Тайна пирамиды Хирена

И как отлично думалось наедине со звездами! Мысли отчетливо пробегали в мозгу, одна тянула за собой другую, они сталкивались, спорили, чтобы вдруг сразу растаять, превратиться в смутные, отрывочные сновидения и затем в полный, глубокий сон уже без всяких видений.

Утром нам снова повезло. Часа через полтора после начала работы, осматривая одну из вершин останца, возле которого ночевали, я вдруг услышал крик Павлика, работавшего у другой скалы неподалеку. Он призывно махал мне рукой.

Я поспешил к нему.

— Что нашел?

Вместо ответа он присел на корточки и осторожно дотронулся пальцем до обломка камня, торчавшего из песка. Я нагнулся и сразу понял, что это не просто камень, как показалось мне сначала, а обломок плиты, обработанной человеческими руками. Среди трещин проступал какой-то рисунок.

Мы начали разгребать песок, и через полчаса вся плита была уже очищена и лежала перед нами. Края ее были неровны, снизу отколот, видимо, солидный кусок.

Стоя на коленях в окружении всех сбежавшихся сотрудников, я начал торопливо расшифровывать надпись.

Прежде всего бросалось в глаза изображение круглого диска с далеко протянутыми лучами. Они заканчивались маленькими раскрытыми ладошками! Несомненно, это было солнце. Точно так же его изображали на некоторых фресках времен Эхнатона: бог Атон, простирающий над миром свои животворные руки. Какая удача!

— Смотрите, а кто-то пытался отсечь эти лучи, — прошептал над моим ухом художник. Да, во многих местах были видны отчетливые следы резца или какого-то другого острого инструмента; им пытались, очевидно, соскоблить с камня рисунок.

«Сидящая женщина»… Так… «Сын мой»… А имя фараона в картуше явно заменено! Опять женщина, а это птенец перепелки… Мотыга — это сочетание «мр». Потом сова…

А Женя уже протянул мне страничку блокнота со своим переводом:

«Сын мой, мститель мой, Рамзес-Усермар, да живет он вечно. Я сияю любовью к тебе. Охраняют руки мои члены твои охраной жизни… Я простираю власть твою (и) ужас перед тобою на страны все, страх перед тобой до пределов столпов небес».

«Сын мой, мститель мой…» Где я совсем недавно встречал точно такое выражение? Но надо сперва дочитать до конца.

Ниже этой надписи виднелось изображение человека, склонившегося в молитве, а под ним — вторая надпись. Иероглифы ее немного отличались от верхних, словно бы их высекла другая рука.

«Поставил, где повелел великий царь, податель жизни Рамзес-Усермар, жизнь, здоровье, сила, царский посланец, заведующий серебряной и золотой казной, приносящий жертвы богам, тот, которому он доверяет все свои намерения, начальник над хранителями книг в Доме Жизни, Гор сына Бакенамата, по дороге к холмам, в месте…»

Низ плиты отколот.

Отнеся ее в лагерь, мы уселись вокруг плиты под тентом, словно какие-то идолопоклонники, и начали обсуждать замечательную находку.

Имя Рамзеса явно вставлено в обе надписи позже. Но чье имя было в картуше прежде, так старательно выскобленное острым резцом? С другой стороны, судя по изображению солнечного божества, плита была установлена не ранее правления Эхнатона. Значит, она принадлежит как раз к той эпохе, которая меня сейчас больше всего интересует. А если ее установили по приказу…

Я, лихорадочно начал листать блокнот. Да, я не ошибся: «Сын мой, мститель мой…» — точно так же начинается надпись, которую я срисовал в гробнице Хирена!

Неужели стертое имя фараона в картуше было Хирен?!

«Стоп, — осадил я себя. — Это еще надо доказать. Может быть, совершенно случайное повторение какого-то традиционного оборота речи, не больше».

— А кто же обращается в таком случае к Хирену? «Сын мой, мститель мой…»? Покойный Эхнатон, что ли? — спросил Павлик.

— Нет, это, пожалуй, уж слишком вольное толкование, — засмеялся я.

— Обращается к неизвестному нам фараону, в котором мы пока только подозреваем Хирена, конечно, сам бог Атон — его покровитель, — сказал Женя Лавровский. — Но и такое свидетельство очень важно, если плита и в самом деле установлена по приказу Хирена. Тогда она доказывает, что Хирен пытался продолжать реформы Эхнатона и восстановить поруганного, по его мнению, бога Атона, отомстить за него.

— Но все это еще надо доказать, — добавил я, вставая, — а значит — надо искать, искать дальше! Может, хоть отколовшийся кусок найдем.

Вдохновленные находкой, мы теперь работали так тщательно, что готовы, казалось, были просеять сквозь собственные пальцы весь песок пустыни.