Тайна пирамиды Хирена

— Ну, во-первых, само время сейчас такое, что не дает стать узким специалистом, подобным флюсу. О бионике слышали? Вот она и заставляет нас, физиков, интересоваться и рыбками и многим иным. А интерес к египтологии у меня, так сказать, наследственный. Вообще стараюсь, как это Герцен говорил, «жить во все стороны».

Он снова закурил, задумался о чем-то и добавил:

— Да, так вот эта история с мормирусом, для чего я ее вам рассказал? Тут сразу два открытия, если хотите: у рыбки обнаружен чрезвычайно любопытный локатор, его бы весьма заманчиво скопировать и нам в технике, а с другой стороны, выясняется, что древние египтяне были в большей степени реалистами, чем вы предполагали. Они весьма точно изображали то, что видели. Мормируса просто невозможно поймать в сети, только на крючок, — если он его, так сказать, добровольно захочет проглотить, привлеченный наживкой. И древние египтяне это прекрасно знали, хотя, возможно, и считали каким-то мистическим чудом. Вот вам еще пример, как между эмпирическим знанием какого-то природного явления и его научным объяснением вполне может пройти тридцать веков, а то и побольше. Разве не примечательно, что все крупные месторождения урана расположены в малолюдных, глухих местах? Похоже, будто их издавна обходили стороной, избегали селиться поблизости.

— Сдаюсь, — ответил я. — Вы меня убедили. Хотя пока только своей железной логикой! Но не ошиблись ли вы сами в своих предпосылках? Пока ведь нет никаких доказательств, будто песчаник, из которого сложена пирамида Хирена, радиоактивен…

— Проверить это просто. Поезжайте в Египет, поднесите к вашей пирамиде счетчик Гейгера — и все сразу станет ясно.

Но тут я снова вспомнил, как щелкали невидимые радиоактивные частицы, вылетая из пожелтевших бумажек с лабораторными записями Марии Склодовской-Кюри, и схватил его за руку:

— Постойте, постойте, нам не надо ехать в Египет, мы можем это проверить сейчас, немедленно!

— Как?

Я торопливо рассказал ему о том, что так потрясло меня на выставке. Судя по тому, как менялось лицо Моргалова, эта история тоже произвела на Атона Васильевича сильное впечатление.

— Как же я не догадался раньше! — пробормотал он, выслушав мой рассказ и беря в руку папку с документами Красовского.

Я так и замер: вот сейчас сразу все разъяснится!

Но он отложил папку в сторону и сказал:

— Ладно, завтра же проверю.

— Почему завтра?

Наверное, вид у меня был столь обескураженный, а тон такой жалостный, что он посмотрел на меня удивленно и расхохотался.

— Что же вы думаете, у меня целая лаборатория на дому? И счетчики Гейгера, и всякая такая штука? Потерпите уж до завтра, я вам утречком позвоню.

Опять я долго не мог уснуть в эту ночь. И снова мелькали в голове сумбурные, скачущие мысли.

«Я побывал в пирамиде и заболел, форменным образом заболел, дорогой мой!» — вспомнились вдруг слова профессора Меро. Они оказались пророческими!.. Сообщить ему о наших предположениях? Но почему же я не заболел? Или пробыл в камере слишком мало времени? Нечего поднимать панику. Ведь это пока лишь догадка, врачи сами там разберутся.

Если Моргалов прав и пирамида действительно сложена из глыб радиоактивного песчаника, может, удастся разыскать каменоломни, где его добывали. Хотя что это мне даст? Ведь важно найти настоящую гробницу Хирена. Но коли он применил такой смертоносный строительный материал сознательно, то уж, наверное, использовал его для защиты и своей настоящей гробницы. Так что ее следует искать по тому же признаку повышенной радиоактивности.

Ушебти! Как я забыл о ней. Ведь она находится здесь, в одном из залов Эрмитажа, и я всего несколько дней назад любовался ею. А статуэтка пробыла в радиоактивной пирамиде тридцать три века и наверняка обладает более сильной радиоактивностью, чем странички из дневника Красовского. Надо и ее непременно проверить!..

Потом я начал мысленно заново просматривать все выписки из дневников покойного археолога — и, кажется, продолжал этим заниматься уже даже во сне.

Моргалов позвонил мне утром в начале одиннадцатого и лаконично сказал:

— Щелкает, хотя и не шибко. Недоказательно, можно отнести за счет природного фона.

Я торопливо рассказал ему про ушебти.

— Хорошо, давайте проверим и ее, — ответил он. — Я сейчас приеду в Эрмитаж.

Наверное, никогда еще торжественные залы Эрмитажа не видели таких необычных исследований. Все произошло очень быстро и просто. Моргалов поднес к статуэтке счетчик Гейгера — и он сразу защелкал на весь зал.

— Вот и все, — суховато сказал Моргалов, убирая прибор. — Если вы нам дадите эту фигурку на денек, мы сможем точно определить степень радиоактивности.

— Она представляет какую-нибудь опасность для посетителей? — тревожно спросил сопровождавший нас сотрудник музея.

— Вряд ли, — пожал плечами Моргалов. — Но проверить поточнее все-таки не мешает. Пришлите ее нам вот по этому адресу.

Мы вышли с ним вместе из Эрмитажа и пошли по набережной в сторону Летнего сада.

— Ну, теперь у вас есть ниточка, за которую можно ухватиться, — сказал Моргалов, шагая рядом со мной. — Но вы, кажется, не очень довольны?

— Просто я озабочен…