Тайна Подземья

Наверно, надо сказать, что я из простой семьи, вернее, ничем не выдающейся семьи. Мать работает на овощных полях, отец – простой агроном, но не совсем простой, если честно. Я единственная доченька. Последнее время редко у кого рождалось больше двух детей, зачастую — ограничивались одним. Тем более, счастье материнства и отцовства длилось недолго — всего семь лет. «Маленькая моя радость», так называла меня мама. Большой радостью я так и не стала: всех детей забирали в семь лет в интернат. Это делалось для того, чтобы мы получили объективные знания, а не прониклись идеями того или иного учителя, с которым связана жизнь родителей. Чтобы после достижения совершеннолетия мы имели возможность сами сделать выбор в пользу того или иного учения, а не идти на поводу семейных традиций.

Помню, как нас маленькими забирали в интернат. Мы ревели, хотелось остаться с мамой и папой, прижимались к ним. Они плакали тоже, теряя порой единственное, к чему искренне привязались. Все понимали, что это почти навсегда. После окончания интерната в шестнадцать лет в отчий дом возвращались совершенно чужие дети – если вообще возвращались, а не отправлялись на другие уровни. Да, мы виделись с родителями раз в неделю на протяжении двух часов. Но что это за общение? С каждой такой встречей мы лишь отдалялись в интересах, чувствах, учениях. Отчетливо помню, какую боль испытывала во время маминых визитов. Так хотелось рассказать ей, что девочки в интернате такие разные, некоторые из них дерутся и забирают у меня сладости прямо в столовой, когда воспитатели не видят; мечтала поделиться, что мне очень не хватает ласки и что хочу услышать ее песенки про котика, петушка и другие. Однако со временем встречи стали тяготить, и становилось даже как-то неудобно, когда другие дети видели полные слез больные мамины глаза. Какая дура!

А потом открылись способности входить в информационно-энергетические слои, и меня в пятнадцать лет перевели в другой интернат для специализированного обучения. Там все уже серьезно – дисциплина, учеба, требования. Я была мелкой по сравнению с другими. Мальчишки, большинство из которых потом шли в стражники равновесия, часто меня задирали, и только он защищал. На несколько лет старше, он умел драться и слыл бешеным за неукротимое стремление к справедливости. Но не той показной справедливости, которой нас учили, а той, которую сам себе придумал и отстаивал так, что никто из учеников к нему не совался. К нему внимательно приглядывались учителя, но он каким-то образом умел уйти от нравоучительных и душеспасительных бесед и оставаться самим собой, не нарываясь при этом на штрафные санкции. Явный лидер, будущий учитель и хранитель – вокруг него постоянно собирались другие ученики. Когда его, наконец, забрали от нас, я расстроилась. Мы были знакомы только год, но этот год помог мне в нашем правильном, взвешенном, показушном равновесии увидеть что-то яркое и неординарное.

В конце обучения его перевели из интерната в школу политиков, и я была уверена, что мы больше никогда не увидимся. И очень удивилась, встретив на совместном курсе в высшей школе равновесия. На одном курсе, но в разных группах.

Меня удивило, что попала в эту школу, но оказалось, что я обладаю довольно редким талантом феи равновесия. Я могла чувствовать силу и значимость тех или иных идей учителей, суммировать на подсознательном уровне, взвешивая и сравнивая с весом не только одной конкретной идеи, а целого ряда сходных учений той или иной зоны уровня. И делом техники было научить меня уравновешивать их.

Смешно сказала – делом техники. На это ушло три года кропотливого обучения. Учили всему: знакомили с религиозными верованиями — и распространенными, и не очень, с политическими течениями. Серьезным курсом шло обучение искусству – живописи, поэзии и даже сценарному мастерству.

Вовса узнала сразу, как только начались занятия. Он выглядел, на мой взгляд, совсем взрослым, имел независимый вид и выделялся на фоне стриженых голов окружающих роскошной шевелюрой и все таким же дерзким взглядом карих глаз. Было интересно, вспомнит ли он старую подопечную. Мы встретились в столовой. Он уже поел, а я только пришла и смотрела на него вовсю, в надежде, что узнает. Подошла ближе. Он остановился, внимательно посмотрел, усмехнулся – не знаю, чему – и сказал:

– А ты выросла, девочка, и стала очень хорошенькой. Если будут обижать, скажи, я мигом разберусь, – и ушел куда-то быстрым шагом.

Стало обидно, хотелось поговорить и узнать, как он тут оказался, на кого специализируется, но он не снизошел до разговора со мной. Ничего, мы, маленькие и гордые будущие феи, больше не станем надоедать излишним вниманием слишком умным парням, зареклась я, такая одинокая и потерянная в этом новом для меня мире.