Он подхватил полуживого Короля, обнял его за талию, закинув его покусанную руку себе на плечо, потащил к дереву, однако понимал: втащить его даже на нижние ветви ни за что не удастся.
Серая кора отступила назад; он развернулся, прижался к ней спиной.
Вместе они встретили волка лицом к лицу.
Этот каэр был не похож на другие.
У него не было стен — по крайней мере твердых. Этот замок был целиком соткан из веревок или из чего-то похожего. С деревьев, с шестов, с деревянных столбов свисали толстые мотки пряжи, скрученные и слегка пушистые на ощупь, они, словно пчелиные соты, складывались в густой лабиринт из отверстий и туннелей.
И цвета тоже различались. Чаще всего пряжа казалась красной, но встречались вкрапления синего, желтого и зеленого. Замок был словно связан на гигантских спицах из шерсти, увеличенной в сотни раз. Будто она разглядывала спутанные волокна в микроскоп.
Отверстий было так много, что она не знала, какое выбрать. Этот каэр походил на лабиринт. Пока она стояла в неуверенности, где-то в глубине опять зазвонил колокол, на этот раз более настойчиво.
Хлоя прикусила губу. Неправильно это. Какую бы дорогу она ни предпочла, выбор будет правильным, потому что этот мир — ее. Она — писательница, создающая свой собственный рассказ. Она выбрала один из входов, направила Калли в него, но всего через несколько шагов перед ней предстали четыре или пять темно-красных отверстий, они вели в разные стороны, а сквозь плетеные стены можно было заглянуть в глубину замка. Ничего не разберешь!
— Ну и что дальше? — сердито вскричала она. Ответ пришел откуда-то сзади, хотя она знала — там никого не было.
— Вот так оно всегда бывает у поэтов. Вечно приходится выбирать, принимать решения.
Она обернулась, вспыхнув от ярости.
Он сидел в одной из петель этой вязаной мешанины, небрежно раскачиваясь, будто на качелях, точно таких же, как стояли у нее в саду… Лицо его скрывалось в тени, но она разглядела на лбу отметину в виде звезды.
А на руке темнели три шрама.
Oi. ОЙНДЛЕ — БЕРЕСКЛЕТ
—
Хоть я и мал, я сражался
В рядах лесных деревьев.
Роберту никогда не доводилось драться. В школе он пользовался успехом, и никто к нему не цеплялся. Он был высок ростом и всегда ходил, с головой погруженный в свою живопись, и, хоть однажды и прозанимался целый семестр в секции боевых искусств, до настоящих драк дело никогда не доходило.
Кроме того, перед ним был зверь. Он не знал ни жалости, ни страха.
Не знал сомнений.
Роберт почувствовал, что тяжесть у него на руке уменьшилась: Король выпрямился.
Волк трусцой направился к ним, опустив голову. Уши прижаты, в оскале торчали желтые зубы. Когда он прыгнет, удар будет сокрушающим, могучие зубы разорвут мускулы, раздробят кости.
Роберт пошарил под курткой. Потом в отчаянии метнул взгляд вбок.
Мешок из журавлиной кожи лежал под деревьями, там, куда он его отшвырнул.
Он осторожно сделал шаг к мешку. Волк ощетинился, в горле заклокотал протяжный рык.
И тут, к удивлению Роберта, дерево, стоящее перед ним, склонилось к земле, закрыв его от волка. Сначала ему показалось, что дерево наклонилось само собой, но потом он понял, в чем дело: на верхнюю ветку опустилась какая-то птица, и под ее тяжестью тонкий ствол согнулся. Потом села еще одна птица, потом третья.
Длинноногие, с тонкими клювами — на ветвях тихо покачивались три журавля. В полумраке их силуэты мерцали белизной. Король прошептал:
— Хранители. — В его голосе дрогнула надежда.
Журавли смотрели на волка.
Взгляд его янтарных глаз перешел с Роберта на птиц.
Никто не шелохнулся.
И вдруг затрещали, захрустели ветки. По обледеневшему лесу кто-то приближался, продираясь сквозь кусты, ломая ветки. Тяжелый, огромный, такой, что земля дрожала. Роберт еще крепче прижался спиной к дереву, мечтая, чтобы оно раскрылось, чтобы отворилась за спиной дверца — и поглотила его.
Волк попятился. Зубы еще скалились, но в глазах промелькнул страх.
А слева густые заросли затрепетали. Сквозь них продиралась тень. С нее падали сорванные листья и ягоды, осыпалась глина, будто чудовище только что встало из илистой лужи.