Старичок жил. Один жил.
По сендухе кочевал, уединенную урасу увидал.
Ураса снаружи чистенькая. Шкуры ровдужные аккуратные, вокруг порядок. Наверное, молодая в урасе живет, красивая, так подумал.
Спрятался в кустах, поджидая, когда молодая красивая выйдет из урасы. Долго никто не выходил, и старичок совсем решил, что в урасе, правда, женщина живет, молодая, красивая живет, потому одна выходить боится.
Пришел вечер.
Старичок надумал влезть на урасу и сверху, в дымовое отверстие посмотреть, как живет красивая, молодая.
Влез.
Посмотрел в отверстие.
Правда, молодая у огня сидит, красивая сидит, голову наклоня, шьет.
Захотелось старичку лицо молодой красивой увидеть, начал увеличивать дымовое отверстие, расправлять засохшие шкуры. Лицо у старичка грязное, он как родился – ни разу не умывался. И волосы на голове длинные, грязные, и с ресниц с потом стала падать жирная грязь. Старичок широко раскрывал глаза, чтобы получше рассмотреть молодую красивую, и жирная грязь с волос и с ресниц капала на нее.
Старичок вниз смотрит, а пот и грязь капают.
Испугалась молодая, красивая. Решила, наверное, что это чюлэниполут, чудовище злое влезло на урасу. Взяла жильные нитки, которыми шила, привязала к палочке. Стала держать палочку над огнем, чтобы нитки загорелись и плохим запахом отогнали бы неизвестное чудовище. От сильного жара жильные нитки закрутились колечками, почернели, вверх едкий дух пошел.
От едкого духа старичок чихнул.
Молодая красивая подняла лицо и старичок увидел, что у очага совсем не красивая сидит, и совсем не молодая сидит.
Увидел лицо старое, безобразное.
Испугался старичок, с урасы с криком спрыгнул:
«Жги, старая, нитки! Выкуривай, безобразная, чудовище!»
И бросился в халарчу бежать, сильно боялся, что старая безобразная его догонит.
Но старушка сама так испугалась, что с места сдвинуться не могла.
Жильные нитки сгорели, работа упала в очаг, тоже сгорела, а потом и огонь погас, наступила темнота.
Только тогда старушка очнулась, развела огонь и посмотрела вверх.
А никакого чудовища нет.
Тогда вышла из урасы.
Посмотрела кругом: пусто, пусто.
Только от уединенной урасы тянется по снегу узкий след.
Пошла по следу, поняла, что чудовище сильно испугалось плохого дыма от жильных ниток.
Вздохнув, в урасу вернулась. Огонь раздула, в кипятке вкусные шишки заварила. Чаю напилась, спать легла.
Что еще делать старой, безобразной?
За мяхкой рухлядью вора Сеньки Песка ехали -
Свешников, сын попов Елфимка, цыганистый Ерило, Гришка Лоскут.
Помяс, враз постаревший, распухший от обиды, все утро с криком падал Свешникову в ноги:
«Возьми!»
Даже Лоскут сплюнул:
«Да возьми ты его, Степан. Опасно оставлять с Микуней. Лисай избу подожжет из подлости, Микуня не выскочит».