Консьержка меня больше не пугала — ведь я так гордился своим псом! Спускаясь по лестнице, я даже хотел, чтобы она появилась.
— Ну что, Кафи, идем гулять?..
Гулять!.. В Реянетте мы считали это слово волшебным, Кафи всегда отзывался на него веселым лаем. В доме, на гулкой лестнице, его лай прозвучал, как раскат грома. Тут же появилась консьержка. Увидев ее метлу, Кафи залаял еще громче. Растерявшись, она поспешила в свою каморку и захлопнула дверь. Я не смог сдержаться и рассмеялся. Это было моей маленькой невинной местью; впрочем, уже через несколько часов я себя за это ругал.
Мы шли рядом — я и моя собака; этим утром улица Птит-Люн казалась мне почти красивой, чистой и даже кокетливой. Я говорил с Кафи, как с настоящим другом:
— Здесь наша бакалея, а там — молочная, где я купил молоко, которое ты только что выпил, а дальше — мясная лавка.
Он все понимал.
На улице От-Бютт у меня сжалось сердце. Я был счастлив, а Мади страдала: ей придется уехать.
Я так долго мечтал об этой минуте — как я прихожу к Мади со своей собакой. И вот теперь, когда все сбылось, я чувствовал одну лишь неловкость. Однако Мади встретила нас бурной радостью.
— Ах, Тиду… мне было так страшно вчера вечером! Когда я поняла, что вы уже не придете, то стала думать, что что-то случилось, что вы его не нашли… или его уже убили. Это было ужасно!
Мы с Кафи стояли у порога. Бедный пес оробел перед этой маленькой девочкой, лежавшей у окна в своем шезлонге, и не решался подойти ближе.
— Ну, Кафи! Иди поздоровайся с Мади! Кафи посмотрел на меня, потом на нее, но не пошевелил ни одной лапой. Зато как только Мади произнесла его имя, славный пес тут же бросился к ней. От неожиданности Мади вздрогнула и немного испугалась; Кафи это почувствовал: он остановился и стал приближаться очень медленно, потом лизнул руку, которую она протянула, чтобы его погладить. Ну вот они и подружились.
— Знаешь, Тиду, — сказала Мади, продолжая гладить собаку, — я так за тебя рада!
Я грустно улыбнулся, взял Мади за руку и долго держал ее в своей, не говоря ни слова.
Что случилось? — спросила она. — Это из-за меня? Из-за того, что я уезжаю?..
Мне не хочется, чтобы ты уезжала, тебе там будет плохо.
Но ведь ты будешь мне часто писать, и другие тоже. Вы мне этим поможете, и время пройдет быстрее. Или, может быть, ты не любишь писать?
— Ну что ты, Мади! Я тебе буду писать очень часто!
Во время нашего разговора она продолжала гладить Кафи; убаюканный ее нежным голосом, он сидел не шевелясь. Вдруг на ее ресницах заблестела слеза. Мади подняла голову, пытаясь ее прогнать.
— Ну, во-первых, я пока еще не уехала — только завтра, — сказала она, силясь улыбнуться. — А во-вторых, вы придете сегодня после обеда, праздновать возвращение Кафи; мамин пирог по прежнему вас ждет… Мы договорились, правда? Давай условимся на четыре часа. Может быть, тебе сейчас пойти предупредить остальных, а то вдруг кто-нибудь не сможет прийти?
Она держалась из последних сил — ей надо было остаться одной и поплакать. Как же все это тяжело!
Мое безграничное счастье было омрачено. Мади уезжает, и мы ничего не можем с этим поделать, — вот все, о чем я думал, покидая улицу От-Бютт.
«Компания Гро-Каю» в полном составе ждала меня у Пиратского Склона. Почти все уже купили газету, где крупными буквами было написано:
Однако мы почти не говорили о своем вчерашнем «подвиге». Вчера вечером в темноте ребятам почти не удалось разглядеть Кафи, и теперь они стремились поскорее с ним познакомиться. Кафи показался им еще красивее и умнее, чем я рассказывал. Всем хотелось его побаловать, каждый принес что-нибудь вкусное; я *даже подумал, что у Кафи может случиться расстройство желудка.
— Как жаль, что Мади уезжает, — вздохнул Стриженый. — Кафи бы тоже с ней гулял…
Когда я сказал, что иду от нее и что она очень грустит, ребята притихли. С нами не было только Сапожника, и мы решили его предупредить о предстоящем визите. Он жил недалеко от Крыши Ткачей. Чтобы попасть к его дому, надо было пройти по улице Птит-Люн. Поравнявшись с моим домом, мы обратили внимание на полицейского, который внимательно рассматривал табличку с названием улицы.
— Наверное, это к тебе, — предположил Корже, — это ведь ты оставил в комиссариате свой адрес.
Наконец полицейский постучался к консьержке; услышав, что он назвал мое имя, я подошел.
— Да, именно здесь, — сказала консьержка, показывая на меня пальцем. — Вот он!
Полицейский вручил мне конверт и укатил на своем велосипеде.
Конверт дрожал у меня в руках. Почему-то мне показалось, что полицейские хотят отнять у меня Кафи…
В конверте была повестка: я должен был явиться в комиссариат по неотложному делу. Что там еще могло случиться?
— Не беспокойся, — сказал Корже. — Если полиция не занимается розыском пропавших собак, то она их и не отбирает.
Ребята решили пойти со мной. На этот раз полицейские уже не смотрели на нас с пренебрежением.