Тайна поповского сына

— Князь Гагарин был русский, — звенящим голосом произнес он, — а ваш Петр на железной цепи велел повесить его.

Императрица подняла голову и с недоумением смотрела то на серо-бледное лицо герцога, то на пылающее лицо Волынского.

— Да что вы? — спросила она. — Чем считаетесь? С чего ты, герцог, дядю-то вспомнил? Грозен он был, а мы милосердны. И разве кого хочешь повесить, что ли? Ой ли, не довольно ли, герцог? В мире и благоденствии хотим мы провести дни сих торжеств, в ознаменование славных побед наших войск, от коих возликует и дух нашего дяди.

И герцог, и Волынский ясно поняли, что Анна Иоанновна не отдает себе полного отчета в том, что происходит перед ней.

— Зная милосердие вашего величества, — начал Бирон, — смертной казни подвергаются лишь злодеи, существование коих опасно для блага вашего народа.

Волынский едва сдерживался.

Видя, что императрица не понимает его, он сказал:

— Я, ваше величество, никогда не соглашусь с мнением его светлости о необходимости выдать Речи Посполитой вознаграждение за проход через ее области наших войск.

— А почему, Артемий Петрович? — спросила государыня. — Вот герцог иначе думает.

— А потому, ваше величество, — медленно начал Волынский, не спуская с Бирона горящих ненавистью глаз, — а потому, что под благословенным царствованием вашего величества мы достаточно сильны, чтобы отказать неимоверным притязаниям Речи Посполитой. А я, ваше величество, не имею ни владений в Польше, не состою и вассалом республики, и потому не имею нужды задабривать исстари враждебный России народ.

На этот раз удар был нанесен верно. Бирон, как герцог Курляндский, был вассалом Польши, кроме того, в Курляндии у него были обширные поместья, и потому у него были сильные побуждения заискивать расположения правительства республики, то есть вельмож и шляхетства.

Даже Анна поняла это и подозрительно взглянула на герцога, ожидая его ответа.

На лицо герцога страшно было смотреть.

Анна Леопольдовна в испуге выронила из рук свое вышивание.

Дура-калмычка запряталась куда-то за печь, и только Карл все еще не мог оторваться от ледяного дворца.

Но голос Бирона звучал совершенно ровно, когда он наконец сказал:

— Вашему величеству известно, что мое вмешательство в русские дела было всегда чуждо партикулярных и пристрастных целей. Я вмешивался в дела единственно для того, чтоб охранять интересы императрицы, ее спокойствие и дражайшее здоровье. Мудрая императрица рассудит меня и предложение кабинет-министра.

Видя, в каком расстройстве находился ее фаворит, императрица взволновалась сама, особенно когда к ней прижался маленький Карл, словно ища у нее защиты против этого сухого высокого человека с такими большими и злыми глазами.

Она протянула Волынскому руку.

— Мы еще рассмотрим это, — произнесла она.

Волынский поцеловал протянутую руку, низко поклонился перепуганной принцессе и, не глядя на Бирона, вышел из комнаты.

В соседней зале его догнал приятель, кабинет-секретарь Эйхлер.

— Артемий Петрович, — задыхаясь, проговорил он, — что ты сделал? Ты смертельно оскорбил герцога. Ведь он вассал Польши, он никогда не простит тебе.

Волынский остановился.

— Он не простит, — надменно проговорил Волынский, — зато она все поняла, и, я говорю тебе, мы дождемся его падения.

Эйхлер схватился за голову.

— Его падения! — воскликнул он. — Ах, Артемий Петрович! Мало тебе, что ты с обеими принцессами сдружился… Да пойми ты, несчастный человек, каковы узы императрицы с Бироном, пойми, что его детей она любит, как собственных.

— Но благо России… — начал Волынский.

Эйхлер только безнадежно махнул рукой. Несколько мгновений молчал и Волынский.

— Она детей может оставить при себе, — сказал он наконец.

— А его? — спросил Эйхлер.

— Его… — Волынский помедлил, — выслать из России.

— Выслать, — насмешливо проговорил Эйхлер, — у вас, в России, этого не водится. Твои же сторонники задушат его на первой станции. Она знает это и на это не пойдет. Берегись, Артемий Петрович!

«Надо кончать», — думал Волынский, возвращаясь домой.

«Надо кончать», — думал герцог, проходя от императрицы в свои покои.

Вернувшись домой, Волынский сейчас же послал за Лестоком и Хрущевым.

Вернувшись в свои покои, герцог сейчас же приказал заложить лошадей и поехал к цесаревне Елизавете Петровне.

Веселый и живой, никогда не унывающий француз,

Герман Лесток сейчас же прискакал на зов Волынского. Исключительным свойством Лестока была его живая энергия и способность сохранять прекрасное расположение духа во всевозможных обстоятельствах жизни.

Это был тип смелого, беззаботного авантюриста. Явившись в Россию в 1713 году, он попал в медики к Екатерине, а в 1718 году уже был сослан Петром в Казань, как видно, за участие в некоторых галантных похождениях. С воцарением Екатерины он был возвращен в столицу и назначен медиком к цесаревне Елизавете.