Тайна поповского сына

— Кроме того, ваше величество, — подхватил Вирой, — он позволяет себе указывать вам, мудрейшей в мире монархине, на плохой выбор вами своих советников, словно бы малолетнему и неразумному дитяти, как он сделал в записке, поданной вашему величеству, в коей всех близких к персоне вашего величества лиц осуждает. Смешно, правда! Это как Меншиков при Петре II.

— Да, досаждает, — ответила императрица. Ее особенно кольнуло напоминанье о Меншикове, которого она имела причины ненавидеть. Она не забыла, с каким высокомерием относился к ней всемогущий временщик, когда она была Курляндской герцогиней. Ей приходилось писать ему униженные письма и по часу ждать его в приемной.

Хотя Бирон отлично понимал, что такое настроение императрицы случайно, что она все же ценит Волынского и считается с его мнением, но ему была приятна мысль о том бешенстве и разочаровании, которые испытал сегодня его враг.

Капля долбит камень. Герцог твердо знал это изречение.

Императрица была любительницей всяких диковинок. Ее ум всегда требовал каких-либо внешних впечатлений, герцог хорошо знал это и, желая сделать ей сюрприз, ничего не сказал о чудной птице и крыльях, о которых рассказывал ему Эйлер, тем более что и сам не был еще уверен в точности рассказа ученого академика.

Смелый и ловкий наездник, Бирон любил объезжать молодых лошадей и дрессировать их. Все лошади, ходившие под императрицей, были выдрессированы им самим. В огромном манеже Зимнего дворца он часто приказывал устраивать препятствия: высокие заборы, канавы, наполненные водой, и либо забавлялся сам, либо назначал смотры и состязания. На одном из таких смотров и отличился молодой Астафьев.

И теперь герцог занимался дрессировкой великолепного черного жеребца, доставленного ему с его курляндских конных заводов.

Горячий конь танцевал под ним, фыркал, грыз удила, а герцог едва заметными движениями ног и левой руки то подымал его на дыбы, то мчался в карьер, почти мгновенно затем переводя его на рысь. Стоявший в конце арены трубач подавал кавалерийские сигналы, на другом конце по знаку герцога барабанщик бил атаку, и конь, прижав совсем уши, вытягивал передние ноги и весь приникал к земле, готовый в каждое мгновенье сорваться с места и полететь, как птица.

Герцог от удовольствия похлопывал его рукой по крутой шее и громко кричал снова команды на немецком языке.

Затем к лошади вдруг подбежали два берейтора и стали у ее морды по бокам с большими пистолетами в руках. Конь вздрогнул, но железная рука герцога крепко держала его. Один из берейторов неожиданно выстрелил над самым ухом коня.

Конь рванулся, встал на дыбы, но герцог ласково потрепал его по шее рукой и что-то стал говорить ему таким нежным и убеждающим тоном, каким никогда не говорил ни с кем из людей.

И, словно повинуясь красивому вкрадчивому голосу, лошадь тихо опустилась на передние ноги.

Почти мгновенно раздался второй выстрел. На этот раз лошадь только дрогнула, но осталась неподвижной на месте.

Эйлер и Сеня с большим интересом следили за ездой герцога и дрессировкой лошади.

— Вот только где он счастлив, — прошептал Эйлер на ухо Сене.

Герцог кончил свои упражнения. Он, довольный и веселый, соскочил с коня.

— Молодец ты у меня, умница! — ласково произнес он, трепля коня по шее. Потом он погладил его морду, вытер тонким платком вспененные губы и бросил платок на землю.

Несколько рук моментально протянулись и подняли с пыльной арены этот тонкий платок, украшенный герцогской короной.

— А теперь возьмите его, — уже резким неприятным голосом крикнул Бирон берейторам, — да смотрите, канальи, не опоите его. Покрыть ковром.

Слова срывались с его губ, как удары хлыста.

— О, если бы он отнесся к нам, как к лошадям! — тихо вздохнул Эйлер.

Но это не было в обычае герцога.

Когда дежурный доложил ему, он небрежным жестом руки подозвал к себе пришедших.

— А-а! Герр Эйлер, очень рад! — сухим, но все же приветливым голосом произнес он, когда подошедший

Эйлер низко склонился перед ним.

— Очень хорошо, — продолжал он, — а это и есть чудная махинация?

Сеня стоял смущенный, растерянный.

— Ну что ж, — говорил герцог, — посмотрим, посмотрим.

Эйлер сказал, что аппарат остался внизу во дворе.

Герцог тотчас приказал принести его в манеж.

Пока ходили за ним, Бирон задал несколько коротких вопросов Сене.

Сеня смущенно, запинаясь, ответил, кто он, из какой губернии, как самоучкой учился. Неясный инстинкт подсказал ему не упоминать фамилии Кочкарева.

"Потом, самой императрице", — мелькнуло в его голове.

Бирон небрежно слушал его ответы.

Когда был принесен заветный ящик, герцог приказал удалиться всем, оставив при себе только молодого адъютанта да двух молодых лакеев, чтобы в случае надобности помочь Сене.

Дрожащими руками Сеня бережно вынимал запутанную в солому птицу. Герцог с заметным любопытством следил за ним, но ни словом не прерывал его работы.

Положив осторожно на пол птицу, Сеня вынул аккуратно сложенные крылья, приладил их к ней, осмотрел ременные петли, камышовую пружину и, обратясь к герцогу, произнес:

— Я готов, ваша светлость!