Тайна портрета неизвестной дамы

— Правда, — ответил суфий, — та правда, которую поведал Аллах Магомету, которая записана в Коране: «Аллах наложил печать на них за их неверие и за их слова: „Мы ведь убили Мессию, Ису, сына Марйам, посланника Аллаха“ (а они не убили его и не распяли, но это только представилось им; и, поистине, те, которые разногласят об этом, — в сомнении о нем; нет у них об этом никакого знания, кроме следования за предложением. Они не убивали его, — наверное, нет, Аллах вознес его к Себе: ведь Аллах велик, мудр!»

— О ком сказано это? — спросил Гаральд. — И как это понимать?

— Иса, сын Марйам — это тот, кого вы называете Иисус, сын Марии, названный Христом, спасителем. Антоний подтверждает то, что написано в Коране, он не был распят, а если не было распятия, то не было и воскресения. И тогда христианская религия, которая возникла через триста лет после тех событий, теряет основу свою. Это опасно для иерархов церкви, и они сделают все, чтобы уничтожить того, кто этой рукописью владеет. Готов ли ты до конца выполнить свой долг?

— Готов, — без колебаний ответил Гаральд, — я потерял уже своих родных, и я пойду до конца, чего бы это мне не стоило.

— Тогда возьми, вот то, что искал ты, что ищут тамплиеры, вот они, доклады Антония Понтию Пилату.

Аль Фарад снял с полки шкатулку и протянул ее Гаральду. В ней лежали листы пергамента, исписанные письменами на неизвестном Гаральду языке.

— Ты хранил это здесь, у всех на виду?! — удивился Гаральд.

— То, что лежит на виду, менее всего привлекает внимание.

Иисус Назареянин

Когда Иисус Назареянин явился к Пилату по его приказу, переданному через Антония, прокуратор поднялся с кресла и сделал шаг навстречу.

— Это ты Иисус, которого называют Христом, Спасителем? — спросил прокуратор.

— Так люди называют меня.

— О тебе говорят, будто ты родом царь Иудейский, и претендуешь на престол Ирода? Ты жаждешь власти над этим народом?

— Кто тебе говорит такое? — ответил Иисус.

— Говорят те, которые слушают тебя.

— Но я ничего такого не говорил, да, мой род ведет свое начало от царя Давида, но я не стремлюсь к земной власти, мой удел — Царствие Божие, я хочу указать людям этот путь, путь к истине, — ответил Иисус.

— Ты знаешь путь к истине? А что такое истина? Где она?

— Истина проста, истина в том, что светит солнце, что зеленеет трава, что птицы щебечут, познай мир — и ты познаешь истину. А путь к истине — это любовь, только любовь укажет дорогу к истине, только любовь творит этот мир, ненависть — разрушает.

— Значит, любить нужно всех?

— Да, всех, в том числе и врагов своих.

— И если враг придет, чтобы убить тебя, ты не станешь ему сопротивляться? Ты не сможешь убить врага, потому, что любишь его, тогда он убьет тебя.

— Сопротивление врагу и любовь к нему — это разные вещи, любовь не предполагает бессилия и покорности, любить врага — еще не значит покориться ему. Можно любить человека, но осуждать то зло, которое он совершает.

— Значит ли это, что призывы любить врагов своих не помешают поднять меч против Рима? «Не мир пришел я принести, но меч» — не твои ли это слова? Как велишь понимать их?

— Я никогда не произносил этих слов, я говорю — «Поднявший меч, от меча и погибнет», я не призываю к восстанию против Рима и остерегаю тех, кто хочет поднять народ против римской власти.

— Считаешь ли ты, что римская власть несет благо вашему народу?

— Нет.

— Нет? Ты не считаешь власть римского кесаря благом, но выступаешь против тех, кто хочет избавиться от нее?

— А принесет ли благо народу кровь и смерть? Я учу людей строить Царство Божие на Земле, «Да будет воля твоя, да придет царствие твое на Земле, как и на Небе» — вот слова молитвы, которой учу я людей. Я учу людей познавать Бога в душе своей, Царство Божие в нас самих, и каждый может войти в него, если победит в душе своей жадность, алчность, ненависть и страх, если наполнит свою душу любовью.

— Что ж, я не стану препятствовать тебе в том, чему ты учишь людей, но ваши священники считают, что ты своим учением противоречишь тому, что записано в ваших Святых книгах, они хотят схватить тебя и предать суду, я могу помочь тебе покинуть эти земли.

— В моих речах нет противоречия заветам Моисея, но один прочтет книгу и истолкует по-одному, а другой истолкует ее по-иному. Слово записанное мертво, я учу людей слову живому, все, в чем обвиняют меня священники — пустое, но я не стану бежать, даже если и придется погибнуть мне.

— Воля твоя, — ответил Понтий Пилат, — а теперь иди, я более не задерживаю тебя.

Пустыня