Убедившись в том, что я ни бельмеса не смыслю в испанском языке, Аурелио что-то спросил у обступивших меня партизан. Очевидно, советовался, как следует со мной поступить. Судя по мимике и жестикуляции этих людей, мне не следовало рассчитывать ни на суд с двенадцатью присяжными, ни даже на скоропалительный трибунал. Проклятый мундир президентского гвардейца ставил меня вне всякого закона. Самым ужасным было то, что я не мог объясниться с ними. Мне оставалось только молчать и прикидывать, под каким именно деревом они меня расстреляют. И все-таки я решил любой ценой сломать казавшийся непреодолимым языковый барьер.
— Неужели, черт побери, никто из вас не понимает по-английски?!
Ответа не было.
— А по-немецки?
Никакой реакции.
Напоследок я уже без всякой надежды спросил:
— Может быть, кто-нибудь понимает по-русски?
И тогда вдруг из толпы вышел смуглый паренек-метис и сказал на моем родном языке с не очень сильным акцентом:
— К вашим услугам, сеньор. Я окончил УДН в Москве.
Видимо, Аурелио тоже обрадовался возможности допросить меня. Во всяком случае на его лице мелькнуло некое подобие улыбки.
— Педро, скажи этому раззолоченному господину, что он находится в лагере партизанской бригады имени генерала Аугусто Делькадо, и выясни, кто он такой.
Я взглянул на часы. Было начало первого.
— Меня зовут Арнольдо. Полковник Арнольдо. До сегодняшнего дня я служил в личной гвардии Мендосы.
— У кого ты служишь, мы и без тебя видим. Почему поехал один в джунгли?
— Убедившись в том, что режим Мендосы преступен и антинароден, я принял решение оставить службу и бежать из Аурики.
— Ишь какой совестливый! А может, ты проворовался или встрял в какой-нибудь неудавшийся заговор и теперь попросту спасаешь свою шкуру от Чурано или Рохеса?
— Это не так, сеньор команданте. Я покинул президентский дворец из идейных побуждений. Тайно читал марксистскую литературу и убедился в правильности коммунистического мировоззрения.
— Ну и наглец же ты, братец! Компаньерос! Видали коммуниста, а?
Последние слова Аурелио потонули во взрыве хохота. Команданте подождал, пока станет тихо, и продолжал с язвительной усмешкой:
— Читал марксистскую литературу, говоришь? В таком случае скажи, чем заканчивается «Коммунистический манифест»?
— Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
— Ну, это общеизвестно. Процитируй последний абзац!
Я поднял голову и торжественно провозгласил:
— Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто и во всеуслышание заявляют, что их целью является насильственное ниспровержение существующего строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед грядущей Коммунистической революцией. Пролетариям в ней нечего терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.
Выслушав перевод цитаты, Аурелио посерьезнел.
— Ты не просто читал «Манифест», — сказал он. — Эта книга запала тебе в душу.
И уже обращаясь к своим сподвижникам, добавил:
— Тут особый случай. Его нельзя расстрелять так сразу. Я должен поговорить с ним.
Он жестом пригласил меня и переводчика в палатку, которую тускло освещала лампочка, подключенная к снятому с автомобиля аккумулятору. Мебелью тут служили ящики разного размера и предназначения. Из снарядных ящиков были сложены нары для спанья. Поставленная на попа упаковка из-под ананасовых консервов использовалась в качестве стола. Табуретками стали металлические патронные коробки. На столе была разостлана, как скатерть, крупномасштабная карта той части океанского побережья Аурики, где находились мы. Черным пауком притаилась между синью воды и зеленью гор Монкана.
— Мне плевать на твою биографию, — начал Аурелио, усаживаясь. — Будешь ты врать или говорить правду, я все равно не смогу проверить твоего трепа, да и не стал бы, даже если бы смог, потому что считаю единственным надежным критерием оценки человеческой сущности конкретное действие. Вот и докажи делом, что все, сказанное тобою там, у костра, — правда.
— Чего же вы хотите от меня?
Аурелио ткнул пальцем в черного паука.
— Тебе приходилось бывать здесь?
— Неоднократно.
— Очень хорошо. Вот бумага и карандаш. Набросай план крепости.
Я усмехнулся.
— Уж не собираетесь ли вы штурмовать Монкану?
— Делай, что велят! — отрезал команданте.
Пока я чертил план, он дотошно расспрашивал меня о численности и боеспособности гарнизона крепости, системе ее охраны, пропускном режиме. Поинтересовался, известен ли мне пароль. Я ответил, что пароль для президентского дворца и Монканы один и что меняется он каждые сутки в 18.00.
— Значит, пароля на завтрашнюю ночь ты не знаешь?
— Нет. Знаю только на сегодня.
— Тогда не будем мешкать.
— Сеньор команданте хочет проникнуть в крепость?
— А почему бы и не попробовать? В Монкане томятся и гибнут сотни наших товарищей. Грош нам цена, если мы не попытаемся освободить их… Я не считаю такую попытку безумной. Ты же сам сказал, что ночью там не спят только часовые и прожектористы…
— Но пулеметные расчеты спят у своих пулеметов.