— Перед отъездом мы много говорили с Николаем, — сказал Бураго, когда трубка его снова курилась. — Думаю, что это были самые интересные, в высоком человеческом смысле, беседы, какие мне когда-либо в жизни довелось вести. Вот почему иногда, вспоминая эти часы, я спрашиваю себя: а есть ли на свете тайна, в жертву которой стоит принести человеческую жизнь — одну-единственную жизнь?.. И ответа не нахожу… Не нахожу!.. Во всяком случае, утверждаю: если бы один из нас — Ноздра или я — знал, что все это кончится именно так, — мы не пошли бы на эту жертву. Я подозреваю, что знал это только один человек — Николай! Он один понимал, на что идет. Понимал и пошел. И он заслужил своей высокой посмертной награды, он сделал больше, чем все мы с вами, вместе взятые.
Бураго так сильно затянулся и выпустил такое облако дыма, что Валя отпрянула от него, закашлявшись.
— Но если вернуться к тому, что было, и посмотреть на все холодными глазами реалиста, — подмена состоялась более чем вовремя. В ту ночь, когда переодетый в мое платье Николай шел с Тузиком в мой дом, чтобы остаться там и дать мне возможность уехать, — он был похищен. Дело было сделано довольно умело, и враг думал, что замел следы… Но тут-то и началась опасная игра с разведкой нацистов, которая должна была увести их как можно дальше в сторону от истинного смысла наших работ. Игрой руководил Ноздра. И, кажется, он ее выиграл. Задолго до того, как противник что-либо заподозрил, мы сумели осуществить первые опытные образцы радиолокатора. Больше того: мы передали его чертежи и расчеты союзникам. Я собственноручно запаковал все в…
— Стоп! — крикнул тут Найденов. — Неужели?.. Неужели нет на свете круга, который не замкнулся бы?.. — И пристально глядя на Бураго, словно хотел его загипнотизировать, Найденов раздельно проговорил: — Вы упаковали свои расчеты в большой портфель из очень толстой желтой кожи…
— Откуда ты знаешь? — почти с испугом прошептал старик.
— Британский миноносец «Хард» повез его в Англию…
— Не знаю, «Хард» или не «Хард», но специальный отряд эсминцев был действительно назначен, чтобы доставить документы союзникам. Надо же было помочь им в морской войне с Гитлером. Мечты припадочного ефрейтора о владычестве на морях должны были быть разбиты. Так же, как его идея поставить нас на колени на твердой русской земле…
— Да, да, да… — бормотал Найденов… — Круг замыкается. Если бы я мог подозревать…
— Что бы ты сделал?..
— О-о!
Но это было все, что смог ответить Найденов.
Бураго с кряхтеньем встал с дивана и, устало шаркая ногами, вышел. Он вернулся с большим глиняным кувшином и, поставив его на стол, стал извлекать из карманов разнокалиберные стаканы…
Когда вино было разлито, Валя негромко сказала:
— Как я жалею, что не знала дядю Николая…
— Его память мы и почтим, — оказал Бураго, поднимая свой стакан.
Луч заходящего солнца пронизал поднятый им стакан, багровым отблеском побежал по стене и, вздрагивая, замер, когда Бураго поднес стакан к губам.
Было уже совсем темно, когда провожаемые Бураго гости медленно вышли за ворота. Профессор отворил дверцу автомобиля.
— Завтра я приеду к тебе одна, — сказала Валя, целуя отца.
Бураго махнул шоферу, и машина покатилась. Но не успела она проехать и километра, как Житков крикнул шоферу:
— Стойте, да стойте же!
— Что с тобой? — спросил Найденов.
— Вот! — Житков протянул Найденову что-то, чего тот не смог рассмотреть в темноте. — Смотри!
— Что это?
Найденов нащупал трубку.
— Ты не знаешь ее? — взволнованно спросил Житков. — Это же та самая трубка! Старая трубка профессора с заделанным донышком. Я узнаю ее с завязанными глазами. Одним прикосновением пальцев. Я нашел ее сейчас в машине.
— Завтра Валя вернет ее.
— Ах, как же ты не понимаешь! — рассердился Житков. — Это та самая трубка, что столько раз переходила из рук в руки. Последний раз, мне помнится, ее курил Мейнеш… Понимаешь: Мейнеш!
— Мейнеш? — изумленно пробормотал Найденов.
— Вот именно: Юстус Мейнеш. Теперь подумай, как она очутилась тут?
— Действительно, странно, — произнес Найденов. — Посвети-ка мне…
Житков зажег спичку. Друзья внимательно осмотрели трубку. Сомнений быть не могло — это была старая трубка Бураго.
Житков отворил дверцу автомобиля.
— Что ты хочешь делать? — удивился Найденов.
— Вернусь и узнаю, как она попала в машину.
— Спросим завтра.
— Нет! Сейчас! Как будто ты не понимаешь, как это важно. А если Александр Иванович даже не подозревает его близости?.. Я должен вернуться, должен предупредить его! Поезжай с женщинами. Я приеду позже.
Сияние автомобильных фар исчезло за поворотом, а Житков, окруженный непроницаемой тьмою южной ночи, пошел обратно, к дому Бураго. Постепенно его глаза привыкли к темноте: он различал уже контуры деревьев по бокам дороги, а там показалась и стена живой изгороди.
Житков прошел вдоль нее раз, другой, но ворот не нашел. Он отлично помнил, что в этой зеленой стене был просвет, и в этот просвет была видна решетка ворот. Но вот окончилась уже вся изгородь, а ворот нет. Может быть, ошибся участком? Может, возвращаясь от автомобиля, не заметил, как прошел мимо?