Какое множество в память поставленных каменных маяков, болванов, старинных могил и других принадлежащих к тому вещей на всех местах не находится?
Каких дорогих вещей, золотых и серебряных, из могил не выкопано?
Откуда можно было им произойти, как только от прежних татар; понеже известно, что все сокровища из Китая, Персии, Польши, Богемии, Венгрии им достались?»
Стоит отметить, что процитированные слова Миллер произносил, вспоминая бесчисленные каменные лики с закрученными кверху на казачий манер усами. Такими обелисками еще в XVIII веке была усеяна вся Южная Сибирь, и все они копировали внешность погребенных казаков. Эта информация была непригодна для использования с точки зрения политического заказа в науке, так как не укладывалась в подробно расписанную историю мира, согласно которой «созидательная раса» отождествлялась исключительно с Европой, а вся Азия, в том числе Россия, представлялась местом исторического обитания безобразной и разрушительной «азиатской расы».
Не потому ли тайна покрыла все, что было увидено и найдено на территориях Южной Сибири? Миллер был немцем, состоявшим на службе у императрицы Анны Иоанновны Курляндской и своих соотечественников: фаворита правительницы Эрнста Иоганна Бирона, президента Академии наук Иоанна Даниила Шумахера и т. д. Все они находились в открытой оппозиции к нравам и обычаям страны, в которой составляли правящий класс.
Это был своего рода закрытый «цивилизационный клуб» с западноевропейскими (антирусскими) мировоззренческими установками, в том числе в вопросах мировой истории. В их идеологических, философских и исторических концепциях не было места государству русских казаков в Сибири, и у ученых немцев на службе Дома Романовых в Санкт-Петербурге не было повода пересматривать этот едва ли не ключевой момент европейского самосознания. Во всяком случае, приведенный образец «научной» мысли Миллера не оставляет сомнений в том, что он мог игнорировать и сознательно уничтожать факты сибирской истории, противоречащие общеевропейской доктрине. Не стоит забывать, что «норманнская теория», где впервые был выдвинут тезис об исторической недееспособности русских, была сформулирована именно «сибиряком» Герхардом Фридрихом Миллером. Сделано это было в весьма оскорбительной форме, что вызвало скандал даже в кругу просвещенных западников, из коих состояла в то время Российская академия наук. Выходило, что он десять лет работал в Сибири, чтобы привезти в Петербург целый караван повозок с доказательствами ее «неисторичности», а для создания «норманнской ереси» никуда даже ездить не пришлось – достаточно было ознакомиться с откуда-то вдруг взявшимися «древними документами», чтобы родилась крайне сомнительная «новгородская» концепция русской истории.
Что же немецкому «цивилизационному клубу» не понравилось в Сибири? Есть знаменитое библейское выражение: «По плодам их узнаете их». Если судить по тому, что история прихода Рюрика к власти в Новгороде описана как акт, прямо-таки смакующий унижение русского национального самосознания (случай, не имеющий мировых аналогов), то в Сибири, надо полагать, были обнаружены материалы, которые решительно опровергают эту идеологему.
Здесь необходимо сделать отступление. В 40-х годах XVIII века, во времена Анны Иоанновны, архив Томска был утоплен местным воеводой в реке Томь [2]. Случилось это при невыясненных обстоятельствах с участием все того же академика Герхарда Миллера, будущего автора «Истории Сибири». Установлено, что в сентябре 1733 года этот еще молодой, 28-летний столичный «ученый» прибыл в Томск из Петербурга для сбора материалов по истории Древней Руси. В городе находилось одно из самых древних на тот момент государственных хранилищ, куда были свезены все найденные на просторах Южной Сибири исторические книги, архивы и летописные материалы. Но Миллер почему-то не стал изучать эти уникальные данные, а лишь убедился в их существовании, отписался об увиденном в столицу и отправился дальше в глубь Сибири. Вернулся он только через семь лет, в 1740 году, чтобы услышать о гибели всего исторического архива.
Как пишут биографы Г. Ф. Миллера, он «обнаружил пропажу древних актов», но личная переписка того периода, которую академик активно вел на родном немецком языке, не содержит упоминаний об этом событии. Все современники историка отмечали его повышенную эмоциональность, так что гибель бесценного с научной точки зрения архива не могла бы не вызвать соответствующую реакцию. Во всяком случае, ученый был обязан написать жалобу на высочайшее имя, тем более что раньше он прибегал к такой мере по гораздо менее значительным поводам. Однако этого не произошло. Похоже, Герхард Миллер не был удивлен или огорчен случившимся.