Тайна пропавшего ученика

– Что это? – резким голосом спросила мама. С тех пор как Йонте здесь больше не было, у неё не хватало терпения на детей.

Флинн смотрела на её белокурые волосы, накинутый на плечи пуловер из грубой шерсти и тусклые голубые глаза. Вероятно, будь в них немного блеска, она бы казалась миловидной.

– Я попала в утку, – ответила Флинн. Она знала, что шутить бессмысленно, но по-другому не могла: она хотела найти в лице матери усмешку, улыбку, хоть какое-то движение. Должна же она когда-нибудь засмеяться!

Мама смахнула банку со стола:

– Ты не можешь хотя бы раз повести себя по-человечески?

– Не могу, пока ты этого не делаешь, – тихо сказала Флинн. Она видела, что в мойке громоздится грязная посуда, что краска на стенах облупилась так же, как на мамином лице – краски жизни.

– А почему это не настоящая утка? – спросил Янник, с тоской глядя на консервную банку. Его короткие волосы были светлыми, как колосья на полях вокруг дома. Флинн считала, что он юная копия мамы, только не такой замученный.

Внезапно ей стало его жалко. И зачем она это сказала?!

– Потому что я скорее отрублю себе руку, чем убью невинное животное, – коротко объяснила Флинн. «К тому же мне бы тогда ещё и готовить пришлось», – добавила она про себя.

Янник фыркнул, и по столу разлетелись хлебные крошки.

– Вот слабачка! – сказал он.

– Идиот, – буркнула Флинн. Всё сочувствие тут же испарилось, хоть она и понимала, что несправедлива к нему. Янник просто повторял чужие слова. Иногда Флинн думала, что в этой семье мозги работали только у них с Йонте. А теперь, спустя два года после его исчезновения, она осталась в единственном числе.

Прихватив толстый ломоть хлеба, Флинн снова вышла из дома в мягкий осенний вечер. Под ногами громко скрипнули ступени, но никто не позвал её вернуться. С тех пор как Йонте бесследно исчез, мама, глядя на Флинн, всё равно, похоже, думала лишь о том, что в следующий раз заявлять в полицию придётся о её исчезновении.

Как всегда по вечерам, Флинн отправилась привычной дорогой через поля. Она крошила хлеб, словно прокладывая путь, который поможет ей позже вернуться домой. У неё за спиной на крошки слетались тучи ворон. Не то чтобы она их любила – просто ей нравилось слышать карканье: оно заглушало тишину, которую оставил после себя Йонте.

Найди она возможность вернуть сводного брата, мама наверняка бы стала прежней. Ей бы хоть какую-нибудь зацепку, хоть одну!

Что ж, одна у неё есть. Железнодорожная станция!

Флинн снова и снова тянуло туда – будто путешественницу, странствующую по миру. Каждый вечер. Каждую ночь.

Девочка промчалась последние метры и по треснувшим бетонным ступеням взбежала на перрон. На станции в Брошенпустеле остался только этот, перрон номер два.

Флинн номер не удивлял: ведь номер один предназначен для победителей. А в её семье, даже если кому-то из них вообще бы довелось сесть здесь на поезд, таких не было.

Жители аккуратных домиков Брошенпустеля, похоже, давным-давно позабыли о станции. В конце концов, уже много лет здесь не проходил ни один поезд. И уж наверняка больше никогда ни один поезд здесь не остановится. Флинн, сидевшая тут после исчезновения Йонте почти каждую ночь, на поезда за это не обижалась. Единственная скамейка проржавела, полотно железной дороги заросло кустарником. Вокзальные часы остановились несколько лет назад – в то новогоднее утро, когда Йонте не пришёл домой.

Стоял трескучий мороз, и никто не верил Флинн, что Йонте всю новогоднюю ночь просто просидел на этой ледяной скамейке, глядя на звёзды. Но она знала, что так всё и было. Ведь Йонте всегда так делал, год за годом.

Ему только что исполнилось тринадцать, как Флинн теперь, но он был на много световых лет смелее, чем она. Смелее, беззаботнее и свободнее. Станция служила ему местом для мечтаний.

До этого первого дня Нового года.

Через три недели после его исчезновения от него пришла почтовая открытка. По многочисленным штемпелям, перекрывавшим строчки Йонте, было видно, что открытка отправлена намного раньше, сразу второго января. Но она проделала долгий путь – из Осло через Копенгаген, во что Флинн верилось с трудом. А потом открытке понадобилась ещё почти целая неделя, чтобы добраться из Гамбурга до их дома. На почте часто забывали, что вообще-то в полях вокруг Брошенпустеля тоже живут люди с почтовыми ящиками.

С этого дня Флинн переняла привычку Йонте болтаться тут по ночам. Она придумывала тысячи теорий, что могло произойти. Может, Йонте похитили? Может, его включили в программу защиты свидетелей? А потом она стала приходить сюда просто помечтать, как Йонте, – о жизни где-то в другом месте, где трава зеленее, смех громче, а возможностей больше. Она с радостью ушла бы вслед за Йонте, если бы только знала куда. В семье по ней бы точно не скучали. Да и она, сидя по ночам здесь, на перроне, по семье тоже не скучала.