Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации

«Ни один из лучших пушкинистов не взялся объяснить, — писал Лацис, — почему Пушкин плакал навзрыд на праздновании лицейской годовщины 19 октября 1836 года. Почему так и не смог дочитать приготовленные стихотворные листы? Вероятно, эти вопросы задавали себе многие, находили ответ некоторые, но вслух не проговорился никто… Ужели непонятно? Поэт ясно представлял: этот праздник для него последний, на следующем его не будет, его не будет нигде… Стало быть, им было принято твердое решение опередить конечную стадию той болезни, от которой, во избежание предстоящих унизительных страданий, существует лишь одно единственное лекарство — смерть».

Когда было принято окончательно это ужасающее, мучительное решение? Скорее всего — в 1835 году. Именно к этому времени относятся его стихотворения «Родрик» и «Странник»; последнее, в свете сказанного выше, особенно откровенно:

При детях и жене сначала я был тих
И мысли мрачные хотел таить от них;
Но скорбь час от часу меня стесняла боле;
И сердце, наконец, раскрыл я поневоле.
«О горе, горе нам! Вы, дети, ты жена! —
Сказал я, ведайте: моя душа полна
Тоской и ужасом; мучительное бремя
Тягчит меня. Идет! Уж близко, близко время…»
……………………………………………………………….
«Познай мой жребий злобный:
Я осужден на смерть и позван в суд загробный —
И вот о чем крушусь: к суду я не готов,
И смерть меня страшит».

О близкой смерти Пушкин сообщает и в несохранившемся письме к Катенину, написанном не позже апреля 1835 года, поскольку ответное письмо Катенина от 16 мая написано явно без продолжительной паузы в переписке — и Катенин пишет: «Судя по твоим, увы! слишком правдоподобным словам, ты умрешь (дай Бог тебе много лет здравствовать!) Вениямином русских поэтов, юнейишм из сынов Израиля…»

* * *

Предоставим последнее слово предсмертным словам Александра Лациса, который был потомком Пушкина по одной из внебрачных линий и был болен той же, наследственной болезнью (потому-то он и распознал ее симптомы у Пушкина):

«Не надо оскорблять поэта, приписывать ему отсутствие выдержки, проницательности, элементарного здравого смысла, — писал он в статье „У последнего порога“. — Он не был заводной игрушкой, не был рабом общего мнения…

Не в том суть, какая именно болезнь была у Пушкина, а в том какая болезнь у пушкинизма. Она сильно запущена. Вряд ли излечима. (Я бы, в расчете на новые, неожиданные „лекарства“, все-таки добавил: в ближайшем будущем. — В. К.) Прогнозис пессима. Но лечиться надо».

VII

Вернемся к вопросу, который был озвучен в тексте интервью с Н. Я. Петраковым в «Русском Курьере» от 28 мая 2002 г.: «Зачем Пушкину понадобились смертельные условия дуэли?» Ведь для того, чтобы быть наказанным за дуэль — при любом ее несмертельном исходе — высылкой из столицы, совершенно необязательно было так рисковать жизнью. Желание именно убить, движимое именно такой, смертельной ненавистью? Но Дантес, как мы уже знаем, столь сильных чувств не заслуживал, и Пушкин сам об этом написал в памфлете о Вольтере. Желание умереть? Но в таком случае, при пушкинском жизнелюбии, у него должны были быть веские основания в поддержку такого намерения.

Так что же все-таки толкало Пушкина на смерть и заставило назначить поистине убийственные условия дуэли? Я вижу только одну бесспорную причину. Похоже, эта догадка Александра Лациса, которой он обязан той же самой болезни, полученной им от поэта по наследству (он сказал мне об этом перед смертью), — эта догадка в истории дуэли и смерти поэта — основополагающая. Другое дело — что такой, самоубийственный уход из жизни решал все проблемы, разрубал все завязавшиеся узлы.

Стало быть, Александр Лацис был прав: именно по причине уже принятого решения Пушкин рыдал 19 октября 1836 года: он не оставил себе шанса. Он знал, чем кончится его дуэль, и сделал все возможное, чтобы перед смертью защитить свою честь и честь семьи, — это и показал в своем блестящем исследовании Николай Петраков, пройдя вслед за Павлом Щеголевым и сделав последний, решающий шаг. Этим трем замечательным пушкинистам мы и обязаны практически полной картиной предыстории последней пушкинской дуэли.

Возможно ли к этому что-либо добавить? Оказывается, возможно.

VIII