Тайна распятия

— Как свидетельствуют некоторые источники, еще Августин Блаженный писал, что «сам бы не верил в Евангелия, если б делать этого не велел авторитет Церкви». Ему также приписывают следующее признание: «Если я в Библии встречаю ошибки, то я думаю, что это ошибки не сказавшего их Господа Бога, а ошибки переписчиков или переводчиков. Если я убеждаюсь, что здесь нет ошибок переписчика или переводчика, то я думаю, что это я сам чего-то здесь недопонимаю. А если я убеждаюсь, что здесь дело не в моем недопонимании, что ошибка очевидна, противоречие в самой Библии налицо, то я думаю, что правильное понимание библейских ошибок мне откроет сам Господь Бог на том свете, если я после смерти попаду в рай. На этом и успокаиваюсь». Давай же и мы успокоимся на том, что истина все равно пробьет себе дорогу, ее не остановить, а ошибки для того и существуют, чтобы их исправлять и больше к ним не возвращаться.

* * *

«Все, на сегодня хватит», — решил про себя Сергей Михайлович, взъерошил курчавые волосы и стал собираться домой. Было еще не поздно, а от института, который располагался на Трехсвятительской улице, до их с Анной квартиры на перекрестке Андреевского спуска и Боричева тока пройтись было недалеко и, учитывая нынешнюю погоду, одно удовольствие.

Был конец сентября. Деревья в большинстве своем еще хранили с трудом отвоеванную у жаркого лета зелень, хотя кое-где, особенно на каштанах, листва уже подернулась золотистыми оттенками осени. Киевские парки начали покрываться первыми опавшими листьями, но дворники их пока не трогали, давая возможность детворе нашуршаться вдоволь. Сергей Михайлович специально выбрал длинный кружный путь домой — через парк на Владимирской горке, где легко дышалось свежим днепровским воздухом, напоенным ароматом влажной осенней земли.

В таком лирическом настроении он прошел через Михайловскую площадь, по улице Десятинной, спустился вниз по Андреевскому спуску и прямо в дверях своего парадного столкнулся с почтовым посыльным, который работал тут уже лет десять и хорошо знал профессора Трубецкого. Сергею Михайловичу время от времени приходили всякие странные пакеты, и волей-неволей местное почтовое отделение научилось отличать столь необычного клиента от остальной публики.

Эх, нет уже того старого Подола, который помнят коренные киевляне, а ведь когда-то, в те далекие времена, которые всегда почему-то кажутся добрыми, почтовый посыльный на Подоле был важной персоной, можно сказать, отцом родным! «Роза Годиевна! — бывало кричал он на всю округу. — Сынок ваш Мойша из Бобруйска прислал вам телеграмму. Так я лучше вам ее прочитаю, шоб не ходить через усю вулицу». И он читал, и вся улица потом обсуждала, почему это Мойша решил бросить учиться на тракториста, а пошел шить шляпы, как это делали его отец и дед. А ответ был прост: потому что тракторам на Подоле делать совершенно нечего, а вот шляпников там было хоть отбавляй!

Впрочем, и нынешний посыльный тоже был славным малым.

— Добрейший вам вечерок, Сергей Михайлович! — радостно поприветствовал он Трубецкого. — А промежду прочим вам тут как раз пакетик! С нашей общей исторической родины!

Он протянул Сергею Михайловичу большой коричневый конверт, облепленный почтовыми марками государства Израиль. Трубецкой узнал на конверте почерк Анны. Он был несколько взволнован и поэтому даже не ответил на шуточки посыльного, а просто рассеянно расписался в квитанции, взял пакет и поднялся к себе на второй этаж. Не успел Сергей Михайлович зайти в квартиру и снять плащ, как резко и как-то тревожно зазвонил телефон — старый добрый послевоенный аппарат из черного эбонитового пластика. Трубецкой снял трубку.

— Добрый вечер, Сергей Михайлович, — услышал он какой-то слащавый, с легким иностранным акцентом мужской голос. — Хорошо, что мы вас наконец-то застали дома.

— Добрый вечер, — ответил Трубецкой. — С кем имею честь?

— Это неважно. Важно, что ваша супруга у нас и все, что от вас требуется, — это вести себя хорошо.

У Трубецкого похолодело внутри. Он присел. В голове сразу возникли мысли о ближневосточных террористах, сомалийских пиратах и просто бандитах. Но что им было нужно?

— Простите, я совершенно не понимаю, о чем вы говорите. Анна у вас? А вы кто? Что значит — я должен «вести себя хорошо»? Что вам от нас нужно?