Тайна расстрелянного генерала

Адъютант вырос как из-под земли и повел его к другой машине. Павлов молча последовал за ним. Мимолетная растерянность улетучилась. Сознание, что он командующий и от одного его слова зависит движение многих тысяч людей, быстро вернуло его к реалиям.

- Где Климовских? - рявкнул он, вытирая платком мокрое лицо.

Ответа ждать не следовало. Он знал, что начштаба фронта появится через несколько минут. Надо было скорее добраться до Могилева и развернуть штаб. Наверняка появятся новости.

Фактически Павлов ни на секунду не забывал о складывающейся на фронте обстановке. Он убеждал себя, что немец в конце концов завязнет в расширяющемся сопротивлении, которым уже всерьез никто не управлял и которое тем не менее обнаружило необыкновенную живучесть. Разве подобное возможно было в Испании или тем более во Франции? К тому же он верил, что его приказы играют определенную мобилизующую роль даже для окруженных частей.

Подходили резервы, ими кое-как удавалось латать разрывающийся фронт. В иные минуты, когда проходила растерянность, Павлов думал, что так может продолжаться до бесконечности. И вряд ли найдется генерал, согласный его заменить в такую критическую минуту.

Сколько бы неразрешимых проблем ни обрушивалось на него при слове "Минск", каких бы отчаянных усилий ни требовалось, чтобы остановить наступающую железную лавину, Дмитрий Григорьевич помнил неизменно о двух вещах: о том, что семья эвакуировалась, жена с дочерью в Москве, и о том, что не смог ничего сделать для Надежды, даже предупредить. Тревога за нее никогда не покидала. Однако ему хотелось верить, что Надежда, подобно тысячам, успела уйти из белорусской столицы.

43

Она погибала дважды.

Первый раз утром, когда в село входили немцы. Степанида, у которой она жила, первая сообщила об этом. Переступив порог, повалилась на колени и только сказала, перекрестившись:

- Господи!

Мимо дома промчалась повозка. Ездовые нахлестывали бешено рвущуюся лошадь: кто-то еще надеялся спастись. С буньковского холма ползли немецкие танки. Надежда заметила белые кресты на черной броне, пламя из тонких стволов, повернутых в сторону. Стреляя на ходу, танки входили в село.

Избы обезлюдели. Но только на время, скоро все переменилось. Приехавшие на грузовиках солдаты стали селиться по домам и выгонять хозяев.

- Замажь лицо! - торопливо зашептала Степанида.

Надежда сунула руку в печь, провела измазанной ладонью по лицу, спутала волосы. Успела накинуть рваную хозяйкину кофту. В избу шумно ввалились пятеро немцев. Самый старший и грузный уселся на скамью.

- Матка, яйки, млеко! - затребовал он у Степаниды.

Другие засмеялись, разбрасывая по избе оружие, вещи и располагаясь.

Надежде удалось выйти. Но на крыльце ее нагнал самый меньший из солдат и, казалось, самый молодой. Схватил за плечи, повернул к себе измазанное лицо. Она с силой вырвалась. То ли чумазое лицо показалось ему страшноватым, то ли сумасшедший, яростный взгляд, но преследовать и насильничать он не стал, вернулся в дом. Что-то сказал, видно, потому что грянул хохот.

Потом - неизвестно, сколько длилось это "потом" - из дома вышли трое. Толкнув Степаниду, распугивая кур, направились к сараю. Самый грузный с неожиданным проворством поймал курицу, отсек ей тесаком голову и кинул под ноги хозяйке: готовь, мол.

- Ступай к Ущековым в сарай, - сказала Степанида, не глядя. - Вишь, он на отшибе. Там небось и другие девки хоронятся. А тут, я гляжу, горячо.

На другом конце села хлопнул выстрел, прошлась автоматная очередь. И над крышами поднялся истошный бабий вопль. Надежда заторопилась. В зарослях крапивы и лебеды отыскала тропку, соединившую двор Степаниды с ущековской усадьбой. Протиснулась между воротами. Чья-то рука схватила ее и поволокла в угол. Надежда уселась на подстилку из прошлогодней соломы, разглядела спасительницу - Маруська Алтухова. Тут же непримиримо сверкнул рыжий Веркин глаз. "Все тут, - с каким-то отрешенным удивлением догадалась Надежда. Чего же они не ушли? Целый девичник. Надо же! Раньше тут на посиделки собирались, а сейчас-то зачем? А ну узнает солдатня?"

В щели между досками видно было, как немцы ходили по двору, обливались по пояс, гогоча. Валили свиней.

Некоторые бабы с ребятишками тоже пробрались в ущековский сарай. Председательская дочка Василиса принесла страшную разгадку автоматной стрельбы на дальнем конце деревни. Ихняя соседка Наська Парфенова с утрева затеяла баню. И танков не слыхала. А тут - немцы! Голую вытащили и начали гонять по огороду. Отец кинулся за ружьем и жахнул в одного. Тут его и порешили.

На Степанидовом дворе залился лаем хозяйский пес Пушок. Зимой, когда Степанида взяла его, он и в самом деле был как пушок - маленький, белый. Вырос лохматый, сильный, но незлой. Степанида редко держала его на цепи. Только в это утро посадила. И он все время молчал, словно чуял опасность. Да, видно, кто-то из солдатни его раздразнил.