Весенний запах сырости и талого снега щекотал ноздри. Проснулась Лида глубокой ночью. Голова не болела. Сосны шумели от ветра, но, под тёплой шкурой было тепло. Сани подрагивали от неспешного хода.
Лошадью правил Нестор, рядом сидела Нина.
— Тут еще пройдём, а вот дальше то как? Ведь болота непроходимые, — тихо говорила Нина. — Неужто кто проходил?
— А как же! — отвечал Нестор. — Мой отец к заброшенному монастырю один добирался.
Лида села и осмотрелась. Среди чуть белесого сумрака ночных болот слегка покачивались тёмные ветви елей. Сквозь эту сетку перекатывалась серебряная луна.
— Ой, не нравится мне это, — говорила Нина. — Ходят слухи, что в развалинах давно нечисто.
— Ерунда, — отмахнулся Нестор. — Главное, на немцев не нарваться. Они, небось, пострашнее твоей нечисти. А уж от монастыря и до излома рукой подать.
Старик невольно вызывал уважение. Как, впрочем, и все, кто не побоялся отправиться с обозом. Когда на партизанском собрании в деревне Круглово впервые заговорили о хлебном обозе для ленинградцев — идея казалась абсурдной. Но жители оккупированных деревень отозвались сразу. Они делились последним, что удалось схоронить в потайных ямах и складах. Через неделю в распоряжении партизан оказалось уже более двухсот подвод. И партизаны решили рискнуть.
Лида вцепилась в эту возможность, как репей в волосы. Ведь в родном Ленинграде, зажатом тугим обручем фашистских амбиций, остался единственный близкий человек — бабушка.
Возчиками брали всех, кто способен управлять лошадью. Старики, женщины и дети вели обоз, а разведчики под командованием Михаила Харченко прокладывали путь.
На рассвете остановились. Старик мирно посапывал среди мешков с мукой, лошадью правила Нина.
— Что там? — спросила Лида, присаживаясь рядом.
Нина, сощурив глаза, смотрела вперёд.
— Дальше трудно идти. Сани проваливаются в воду.
Подступила тревога, ведь останавливаться нельзя. От разведчиков Лида слышала, что в этих местах действует отряд карателей.
— Возьми хлеб. Там в мешке, — кивнула Нина. — Ведь со вчерашнего дня ничего не ела, стрекоза.
— Говоришь, как моя бабушка, — улыбнулась Лида и потянулась к мешку. Есть и вправду очень хотелось. Ледяной хлеб студил пальцы, так что пришлось сунуть его за пазуху, чтобы отогреть.
— А где она? — спросила Нина и подстегнула лошадь.
— Там, — Лида почувствовала, как горечь снова подступила к горлу. — В Ленинграде.
— А родители где?
— Нет никого. Только бабушка. Она у меня врач. Когда началась война, я летом была с комсомольским отрядом в Пскове. Вернуться домой не успели — немцы оккупировали город. А потом еще и Ленинград попал в блокаду.
Лида помолчала и добавила:
— Вот бы вернуть тот бидон с молоком.
— Какой бидон? — не поняла Нина.
— Однажды, когда я была маленькой, бабушка ушла за молоком, а я бегала во дворе. Когда она вернулась, то села на лавочку рядом с соседкой. Бидон поставила тут же. А я подбежала, чтобы её обнять, и случайно опрокинула бидон. До сих пор помню, как молоко водопадом падает на землю, а потом быстро впитывается, так что на земле только белесый след и остался.
— Эх, ты, разиня! — засмеялась Нина.
— Вот и соседка так же сказала. А бабуля только улыбнулась и ответила ей: «Ну и ладно. Значит, молоко плохое». Сейчас бы ей этого молока.
Лиде вдруг стало неловко, что она вспомнила какой-то нелепый случай. Но Нина только понимающе покачала головой. Она помолчала и ответила:
— Сирота, значит. Ну, ничего. Вот доставим продукты в Ленинград и бабушку твою накормим!
Они замолчали. Только бы успеть.
Лида достала хлеб и откусила. Голод куда-то ушел, и это не предвещало ничего хорошего. Головная боль возвращалась.
Странно. Так часто Дар не переполнялся никогда. Но на этом странности не заканчивалась. Тревожило необычное чувство, будто кто-то наблюдает за ней.
— Что-то нехорошо мне — сказала Нина, и несколько раз зажмурила и открыла глаза.
— Подменить? — спросила Лида.
— Да вроде рано еще, — с сомнением сказала Нина. — А чувствую себя так, будто двое суток не спала. Это дерево, — она указала на сосну, стоящую слева от пути. — Только сейчас заметила, а ведь мы уже тут четверть часа стоим.
На вид дерево казалось обычным. Но ветви выглядели гуще и как будто ярче, чем у остальных деревьев. Звенящее ощущение, что за ней наблюдают, не проходило.
Лида закрыла глаза, и потянулась к дереву, вызывая зелёный тоннель, но окрик с соседней подводы, передаваемый по цепочке, заставил её остановиться:
— Лида, тебя Харченко вызывает!
Она вздрогнула и открыла глаза. Дерево исчезло.
— Ох! — вскрикнула Нина и прижала ладони к щекам. С испугом в глазах она смотрела в то место, где только что стояло дерево.
В санях, мигом очнувшись от сна, сел старик.
— Чего застряли? Влипнем, ведь, — пробурчал Нестор и заворочал мешок с мукой, под которым лежала винтовка.
— На всякий случай, — пояснил он перепуганной Нине.
Что-то холодное и колкое било по щекам, воздух на глазах наполнялся хаотично мечущимся крупяным снегом.
— Метель началась, — удивленно сказал Нестор, поглубже закутываясь в тулуп. — Да быстро как!