Тайна Ребекки

– И на то были причины. Мы просто не представляли, что сказать по этому поводу. Моя дорогая, говоря по правде, Джоселин страшно расстроилась, и ей не хотелось даже слышать это имя. Когда Ребекка жила в Мэндерли, нам она так нравилась, мы и понятия не имели, что она имеет какое-то отношение к той странной девочке, которая одно время жила в доме. Но мы, в сущности, почти и не встречались. А потом совершенно забыли про ее существование. Я только один раз сводила ее в «Сосны» пить чай, а Джоселин тогда была влюблена и не замечала ничего вокруг. Но то, как Ребекка описала, – все это такая неправда и так грубо…

– Неправда в чем?

– Она написала, что ее поселили в холодной комнате наверху и она плакала от возмущения и обиды. Но это неправда. Маме такое и в голову бы не пришло. Поселить ее вместе со слугами наверху? Какая чепуха. Она спала в детской, Джоселин помнит это очень хорошо, или в лучшей гостевой комнате. И там не было холодно, мама всегда следила, чтобы разжигали камин. Ребекка уверяет, будто ее нарядили в какое-то ужасное платье в тот день, когда повезли в Мэндерли, но она приехала к нам в обносках, из которых успела вырасти. Маме хотелось, чтобы девочка выглядела получше, и она отобрала несколько платьев Джоселин и была уверена, что они ей понравятся…

– Может быть, Ребекка перепутала какие-то мелочи. Когда ее привезли, она переживала за мать, думала только о ней. И, кстати, Ребекка подчеркивает, что Евангелина хорошо с ней обращалась.

– А как могло быть иначе! Мама была добрейшей женщиной и пыталась устроить ее получше. Конечно, вся эта ситуация выглядела очень сложной, но и девочка не пыталась ничего облегчить. Поверь мне, дорогая! Ребекка была трудным ребенком, грубая и резкая, очень гордая и заносчивая – она забила себе голову какими-то дикими идеями, повадки ее отличались странностью, а как она разговаривала! Однажды вдруг заявила, что все мы «будем прокляты!». Нас это так задело. Что она имела в виду, Элли?

Я знала, что Ребекка имела в виду, но не собиралась говорить об этом Элинор.

– Нам вполне хватило одной этой главы, и мы сказали Тому, что не хотим читать дальше. Если Ребекка так несправедлива и так все путает на этих нескольких страницах, один господь знает, чего она наговорила на других. У Тома тоже возникло много сомнений. Он согласился с нами и сказал, что прочитал очень внимательно ее записки и обнаружил в них много умолчаний и приписок. Особенно в том, что касается пистолета.

– Ребекка упомянула о нем раза три или четыре, – уточнила я.

– Том считает, что она обыграла несколько раз ту сцену, где Максим чистил оружие перед ее смертью. Правда, по его мнению, кое-что из сказанного никогда нельзя будет перепроверить – это так удобно для нее. Если исходить из написанного, получается, что Максим заранее обдумывал убийство. Никогда в это не поверю. Мы иной раз обсуждали, каким образом его могли вовлечь во всю эту историю. Но никогда не сомневались, что если он и совершил убийство, то в приступе ревности, поддавшись чувству, а не задумывал его хладнокровно. А что ты думаешь, дорогая?

– Все зависит от того, где и как убили Ребекку, – ответила я, тщательно выбирая слова. – Если ее убили в домике на берегу и воспользовались чем-то, что оказалось под рукой, то это было сделано в припадке ревности. Но если он взял с собой оружие, тогда это предумышленное действие.

Я замолчала и, нахмурившись, стала смотреть на море. Меня немного обидело, что Том обсуждал свои сомнения с сестрами Бриггс, но даже словом не обмолвился об этом при мне.

– В любом случае мы никогда не узнаем этого, – продолжала я, повернувшись к Элинор. – Если бы тело Ребекки нашли сразу, тогда можно было бы точно определить, как и отчего она погибла.

– И все равно я не понимаю, при чем тут пистолет, – настаивала на своем Элинор. – Я ничего не понимаю в огнестрельном оружии, но я знаю, что такое раны. Ты же помнишь, во время войны я работала сестрой милосердия в больнице. И когда меня отправили во Францию, выхаживала раненых и насмотрелась всякого. И я объясняла Тому: при выстреле пуля непременно повредила бы кость. Следы такого ранения ни с чем не спутаешь. О том же самом думал и Том, поэтому поговорил с патологоанатомом в Лондоне, и тот подтвердил мои слова: очень странно, что не обнаружили и следа пули. Несмотря на то, что тело столько времени пробыло под водой, он должен был остаться. Особенно если пуля пробила череп или прошла сквозь грудную клетку. Ребра были бы повреждены. И если этого не нашли, значит, выстрел произвели в мягкие ткани. Другими словами – в живот.

– В живот? – Я повернулась к ней. Элинор, не читавшая дневник целиком, не могла понять смысла сказанного, а я понимала.