Тайна Ретта Батлера

— Еще! Еще! — шептала она. — Поцелуй меня сильнее, Филипп!

И Бертран понимал, что эта прекрасная женщина не с ним, она в прошлом. Но и он ощущал себя не собой, он в этот момент был Филиппом Робийяром. Он вспомнил, как один раз, едва взглянув на медальон, показанный другом, без памяти влюбился в изображенную на нем женщину. Но даже тогда он не думал, что женщина настолько прекрасна в настоящей жизни.

— Что с нами происходит? Что это? — шептала женщина, не в силах остановить свои чувства.

Ее влекло к мужчине и она всецело отдалась этому порыву. Она никогда раньше не испытывала ничего подобного, а сладострастные волны раскачивали ее тело и женщине казалось, что она парит в пространстве, что сейчас она птица, купающаяся в волнах голубоватого воздуха высоко под самым солнцем, а земля плавно кружится под ней. Она ощущала пряный аромат сухого клевера и от него ее мысли путались, она казалась себе пьяной. Этот сладкий дурман обволакивал ее, мутил разум. Она уже совсем не помнила себя. И если бы сейчас кто-нибудь спросил ее имя, навряд ли бы Эллен смогла ответить что-нибудь вразумительное.

Но слова сами рождались в ее душе и срывались с влажных губ:

— Дорогой! Любимый! — без устали повторяла женщина, боясь остановиться, боясь, что это чудесное наваждение, этот сладостный сон могут прерваться и она вновь станет прежней Эллен О’Хара.

Но безумство не кончалось. Волны захлестывали женщину и мужчину, их пальцы вновь сплетались и расплетались. Она ощущала дыхание мужчины на своей груди, она ощущала его жадный влажный рот. В нежности их поцелуев и ласк было что-то трагическое и обреченное. Они оба скорее всего понимали, что эта встреча роковая, что она последняя и больше никогда в жизни их жизненные пути не пересекутся и они навряд ли увидят друг друга, навряд ли смогут взглянуть в глаза и пожать друг другу руку.

Наверное именно поэтому они так отчаянно и самоотверженно цеплялись за свое прошлое, пробуя его возродить, хотя в душе они оба понимали, что это невозможно, время упущено.

Шуршал клевер, сквозь дырявую крышу сарая падали на землю косые золотые лучи солнца и в них танцевали едва различимые глазом пылинки. Они вспыхивали, дрожали, клубились и медленно оседали.

Где-то рядом гудела пчела, звон ее маленьких крыльев казался Эллен оглушительно громким.

Бык заревел и ударил рогами в стену. Женщина вздрогнула и замерла. Остановила движение и рука Бертрана. Она застыла на шелковистых волосах Эллен.

— Уйди, — едва слышно прошептала женщина, так и не открывая глаз, находясь в каком-то полузабытьи.

— Ты этого хочешь? — спросил мужчина.

— Да. Уйди, я тебя прошу, — ответила женщина.

Эллен не открыла глаза, когда Бертран Рени выходил из сарая.

Когда Эллен О’Хара вернулась в поместье, на крыльце ее встретила Мамушка. Ее взгляд был озабоченным. Она посмотрела на свою госпожу немного подозрительно.

— Что случилось? — поинтересовалась женщина.

— Мистер Рени уехал.

— Как уехал? — взглянув в глаза негритянки, произнесла Эллен.

— Сел на лошадь и уехал, никому ничего не объяснив.

— Что, он не просил ничего передать мне?

— Нет, — сказала Мамушка, взяла госпожу за локоть и повела в гостиную. — А где это вы, голубушка, так испачкались? — придирчиво осматривая платье своей госпожи поинтересовалась Мамушка.

— О, меня загнал в заброшенный сарай злой бык.

— Вот напасть, эти проклятые скотоводы все время гоняют свои стада через наши земли. Надо будет сказать мистеру О’Хара, чтобы он запретил. Он не причинил вам никакого вреда? — ощупывая свою госпожу, поинтересовалась служанка.

— Нет, — немного замявшись, ответила Эллен. — Я просто сильно испугалась.

— А где же этот бык?

— Знаешь, он постоял немного, постучал головой в стену и ушел.

— Слава Богу! — всплеснула руками служанка. — Слава Богу, что все так хорошо закончилось!

— Да, Мамушка, ведь все могло быть совсем по-иному. Пожалуйста, не беспокой меня, я хочу побыть одна.

— Хорошо, милая, — Мамушка проводила Эллен до ее спальни и уже через несколько минут на весь дом раздавался ее грозный крик, она опять принялась распекать нерадивых слуг.

А Эллен, усевшись в кресле рядом с секретером, вытащила связку писем, перерезала бечевку. Она одно за другим читала их и по ее щекам катились крупные слезы. Они падали на бумагу, чернила расплывались.

— Господи, как же давно все это было! Как же я тебя любила, Филипп! Я, наверное, люблю тебя и сейчас. Прости, Филипп, за то, что я сделала. Я думаю, ты поймешь меня и не будешь осуждать.

Слезы капали на лист бумаги и темные чернила продолжали расплываться. Потом женщина принялась рвать одно письмо за другим. Она рвала бумагу на мелкие кусочки, которые падали как крупные хлопья снега к ее ногам.

— Все, Филипп, больше я о тебе не буду вспоминать, — шептала женщина, — никогда, никогда я о тебе не вспомню. И ты никогда не напоминай мне о себе, не напоминай мне о том, что у нас с тобой было. Ведь мне будет больно вспоминать.

Дверь спальни тихо приоткрылась. Эллен повернула голову. На пороге, скрестив на груди руки, стояла Мамушка.

— Вам не плохо, милая? — спросила служанка.

— Нет, дорогая, мне хорошо.