Тайна римского саркофага

...В двенадцать раздается вой предупреждающей сирены. Сейчас недалеко отсюда будут произведены взрывы пробуренных скважин.

Кубышкин выключает перфоратор и кивает товарищам: надо уходить в укрытие.

Через несколько минут воздух содрогается от мощных взрывов. Столбы пыли и дыма поднимаются кверху. Красивое зрелище! Кубышкин видит его почти ежедневно. Но всегда — с удовольствием. Ведь это не взрывы бомб, не страшные шквалы войны. Нет! Это мирные взрывы.

И вот он идет домой. Конечно, немного устал, но это приятная усталость хорошо потрудившегося человека. Вот и дом его под номером тринадцать. Число несчастливое — говорит кое-кто. Но Алексей не верит в приметы.

Семья у Кубышкина немалая — семь человек. Большой, просторный дом Алексею Афанасьевичу помог построить завод. Ему привезли гранитные блоки, смонтировали их, выделили нужные пиломатериалы. Не хватило у Кубышкина денег — завод дал ссуду.

Едва Алексей Афанасьевич заходит в дом, его шумно окружают дети.

— Дайте мне хоть умыться, стрижи! — весело смеется Алексей, ласково отстраняя их.

Он умывается, а потом со всей ватагой направляется на кухню, где около раскаленной плиты хлопочет жена.

— Ну, что у нас имеется на сегодняшний день? Пельмени? Неплохо!

После обеда опять все собираются в большой комнате. И тут начинается вечер «вопросов и ответов»: количество детских «почему?» и «зачем?» поистине неисчерпаемо.

За окном быстро, по-зимнему густеют сумерки. В квартире тепло и уютно. Задумавшись, сидит у телевизора Кубышкин...

А в воскресные дни Алексей Афанасьевич не любит оставаться дома. С детских лет заполнила его душу любовь к природе, и никакие жизненные бури не смогли погасить этой любви. Во всякое время года русский лес не теряет для него своей прелести и красоты.

Любит Алексей побродить по лесу и поздней осенью, когда с тихим шелестом падают пожелтевшие листья, когда над поредевшим лесом с прощальным курлыканьем пролетают журавли и наступает грустная тишина.

Мила ему и весна с ее яркостью и свежестью красок, с многоголосым щебетаньем вернувшихся на родину птиц, с бодростью ветерка, пробегающего по зеленой листве с упругой силой, с изумительной синевой майского неба. Забредет Алексей воскресным днем на лесную лужайку, запрокинет голову, глянет в эту синеву — и покажется ему на миг, что не в небо глядит, а в опрокинутый над головой огромный синий безбрежный океан...

А в ясное зимнее воскресенье попробуй удержи Алексея дома! Снимет он с гвоздя ружье, наденет лыжи — и пошел между соснами, прислушиваясь к скрипению снега да к чуткой тишине леса. Или возьмет удочку, пойдет на озеро и сядет возле лунки в трепетном ожидании счастливой минуты, когда леса чуть дрогнет и этак косо, косо пойдет в сторону.

Двадцать лет спустя

Морозным белесоватым утром в ноябре 1963 года Алексей Кубышкин, как всегда, пришел в забой и, взвалив на плечи тяжелый бур, коротко бросил друзьям по бригаде:

— Пошли, ребята. Время.

Тут он взглянул на лица бурильщиков и остановился, озадаченный:

— Что вы так на меня смотрите, будто я только что из космоса вернулся?

— А ты вчерашний номер «Известий» читал? — вопросом на вопрос ответил Петр Комаров. — Неужели не читал?

— Нет. А что? Неужели уже успели статью сочинить? Ведь вроде совсем недавно корреспонденты были. Ох, и дотошные ребята!

Комаров протянул Кубышкину номер газеты и укорил:

— И зачем было скрытничать, Алексей? Хоть нам бы рассказал о своих итальянских приключениях. Интересно ведь...

— А разве я сделал что-нибудь особенное? Мало ли наших ребят партизанило в Италии!

Но уральцы думали по-другому. Очерк в «Известиях», корреспонденция по радио стали широко известны, и теперь многие захотели увидеть своего земляка, сражавшегося в далекой средиземноморской стране. В небольшой городок Березовский полетели десятки писем со всех концов Урала, да и не только с Урала — со всей страны.

Приглашений много. Алексею Афанасьевичу пишут строители Тюмени, шахтеры Караганды, горняки Североуральска, машиностроители Новосибирска, матросы Балтики, пионеры Киева. Пишут и старые товарищи, вспоминают совместную борьбу.

Да и народ Италии не забывает тех, кто 24 марта 1944 года погиб в Ардеатинских пещерах. Когда исполнилось двадцать лет со дня этой трагедия, народ почтил память погибших грандиозным шествием. Более двадцати тысяч римлян и жителей других городов пешком двинулись к мавзолею, где покоятся тела трехсот тридцати пяти жертв нацизма.

В этот день в Риме были возложены венки у сорока шести мемориальных досок, прикрепленных к стенам домов, где жили когда-то те, кто пал от рук палачей в памятный мартовский день.

Обширное помещение мавзолея и близлежащие холмы были заполнены народом.