Тайна романа «Евгений Онегин» А. С. Пушкина

«Вот истинная гордость женской добродетели! Но я другому отдана, – именно отдана, а не отдалась! Вечная верность – кому и в чем? Верность таким отношениям, которые составляют профанацию чувства и чистоты женственности, потому что некоторые отношения, не освящаемые любовью, в высшей степени безнравственны…» (5).

Значит, по Белинскому Татьяна поступила в высшей степени безнравственно? Выходит что да… Но критик спешит не согласится тут же с собственным суждением. Он заявляет, что: «Татьяна – это тип русской женщины…», которая считается с общественным мнением. «Это ложь: женщина не может презирать общественного мнения…» и спохватившись добавляет совершенно противоположенное: «но может им жертвовать скромно, без фраз, без самохвальства, понимая всю великость своей жертвы, всю тягость проклятия, которое она берет на себя, повинуясь другому высшему закону – закону своей натуры, (и снова возвращается на прежнюю точку зрения) а ее натура – любовь и самоотвержение…» (6).

Женщина может жертвовать общественным мнением. Татьяна этого не делает. Но может быть и прав Пушкин таков нравственный идеал русской женщины – идти на самоотвержение во имя долга? Хорошо посмотрим как эту нравственную проблему решают другие русские писатели. Есть ли кто-нибудь из великих кроме Пушкина, кто оправдал бы поступок женщины, отвергшей любовь ради светских приличий.

«Чем ясней проступает и крепнет чувство любви Анны к Вронскому и ненависть к мужу, чем глубже становится конфликт между Анной и высшим светом… Тем сильнее чувствует Анна необходимость лжи в этом мире фальши и лицемерия» (7). Анна Каренина не боится бросить вызов светскому обществу ради любви. Она смогла уехать за границу и сбросить с себя бремя вынужденной лжи и лицемерия. Могла ли героиня Толстого поступить иначе? Могла ли она поступить, как поступила Татьяна? Нет. Можно предположить, что Анна – это та же Татьяна, но в продолжении развития чувства к Онегину.

Катерина Островского в своем стремлении к счастью разрывает связывающие ее оковы: «Решительный, цельный характер… является у Островского в женском типе» (8). – пишет Добролюбов. Он считает, что такая женщина должна быть «исполнена героического самоотвержения». Она рвется к новой жизни. Ничто не может удержать ее – даже смерть. (А для Татьяны ложные обязательства превыше всего! )

Ей, как и в свое время, Татьяне сказали, что: «всякой девушке надо замуж выходить, показали Тихона, как будущего мужа, она и пошла за него, оставаясь совершенно индифферентной к этому шагу». Положение у них совершенно равное: обе вышли замуж по настоянию родных за не любимого человека. Однако если Пушкин заставляет свою героиню отречься от любви, то Островский наделяет свою героиню духовной и нравственной силой, которая: «ни перед чем не остановится, – закон, родство, обычай, людской суд, правила благоразумия – все исчезает для нее пред силою внутреннего влечения; она не щадит себя и не думает о других» (8). (Выделено мной. Г. В. В. ).

Татьяна не смогла преодолеть всего лишь два пункта, которые являются далеко не такими уж сложными, как, например нарушение закона или родства. Так кто же является истинным типом русской женщины: Катерина и Татьяна? И та, и другая – сладко заявляют исследователи. Одна идет на подвиг, а другая пасует перед сложными обстоятельствами. И та, и другая – кивают они головами. Одна жертвует жизнью ради свободы, другая обречена вечно нести ярмо постылого света. И та, и другая – святочно сложив руки на груди говорят они. Лицемеры – вот истинное лицо этих исследователей. Они знают, что надо выбирать что-то одно. Не делают этого, потому что для них важно лицо, важны приличия, важно собственное реноме. И сколько их прилипло к великой русской литературе! Пришло время очистить днище великого корабля от их налипших ракушек и раковинок, от их гниющего смрада.

Довольно интересно решил проблему любви треугольника Чехов. Его герои долго не решаются признаться в своих чувствах.

«Я пытался понять тайну молодой, красивой, умной женщины, которая выходит за неинтересного человека, почти за старика (мужу было более сорока лет), имеет от него детей, – понять тайну этого неинтересного человека добряка, простака,… который верит в свое право быть счастливым» (10).

Любовь, которая годами зрела в Алехине, наконец, прорывается во время последней встречи: «Когда тут, в купе, взгляды наши встретились, душевные силы оставили нас обоих, я обнял ее, она прижалась лицом к моей груди, и слезы потекли из глаз; целую ее лицо, плечи, руки, мокрые от слез, – о, как мы были с ней несчастны! – я признался ей в своей любви, и со жгучей в сердце болью я понял, как ненужно, мелко и как обманчиво было все то, что нам мешало любить. Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе» (11).