Тайна рукописного Корана

— Подыщи во что бы нам переодеть пленницу и, как стемнеет, принеси в угловую комнату. Я там буду ждать тебя, — Саид многозначительно подмигнул девице. Она с готовностью опустила ресницы в знак согласия. Саид уже казался ей почти женихом. Девушка конечно же подслушала слова, сказанные отцом, и в душе не без радости согласилась с такой своей участью, сожалея только о том, что не тотчас все сделается. А ей ой как не терпелось стать женой этого пригожего парня. Саид пожал локоток своей предполагаемой невесты, и она, смущенно прикрываясь уголком головного платка, убежала…

Саид Хелли-Пенжи вошел к Муумине, положил перед ней на табурет хлеб, кусок мяса и кувшин с водою. Муумина посмотрела на него с испугом и мольбой…

— Не бойся меня, поешь, — ласково сказал Саид.

— Они убили его? — со слезами на глазах спросила Муумина.

— Кого? — не сразу понял Саид. — Ах, Хасана? Нет. А тех, которые тебя сюда привезли, сегодня похоронили. Ты не тревожься, Хасан на воле и ждет тебя! Белый конь его спас. Дьявольский конь!

— Разве меня выпустят отсюда?

— Я помогу тебе, — сказал Саид, приложив палец к губам, и как бы случайно спросил: — А ту книгу ты на самом деле нашла?

— Ничего я не находила… — настороженно посмотрев на Саида, ответила Муумина. — И не нужно мне никакой твоей помощи! Хасан сам спасет меня! Он же знает, что я здесь, у этих злых людей, обязательно спасет!

— Сегодня же ночью мы с тобой убежим отсюда!..

— Никуда я не убегу… — Она не могла верить человеку, который спрашивает о коране. Хасан ведь сказал ей, что об этой книге никому нельзя ни слова говорить. А этот спрашивает. Значит, тоже хочет обхитрить ее, выведать тайну…

Саид Хелли-Пенжи тем временем испугался, как бы упрямство этой девушки не расстроило его планов. Он не знал, как убедить ее, чтобы поверила и согласилась бежать. «Зачем я только заговорил о коране?!» — подосадовал Саид и снова повторил:

— Не бойся меня, поешь…

— Не хочу!

— Я принесу тебе мужскую одежду, ты переоденешься. Умеешь ездить на лошади?

— Да…

— Сегодня же ночью я обязан доставить тебя к Хасану. Я обещал ему!..

— Он просил тебя об этом? — уже с надеждой в голосе проговорила девушка.

— Да, просил.

— Это правда?

— Правда.

— Если ты обманешь, я убью тебя! — вдруг решительно сказала Муумина и, испугавшись своих слов, тут же поправилась: — Не я, конечно, но Хасан отомстит за меня!

— Согласен! Твой кинжал — моя шея. Идет?

— Ладно, — кивнула девушка.

— А теперь поешь. Голодная ведь…

— Очень, — и Муумина взяла хлеб…

Саид вышел.

Исмаил и Ибрахим-бей выстроили свои отряды на площади и проводили поверку. Тут же резали и освежевывали баранов, разжигали костры и варили в больших казанах мясо.

— В честь чего такой пир? — спросил Саид, подходя к одному из костров.

— И сам не понимаю, — сказал человек, разделывавший барана. — В бой надо голодных гнать, злее будут, а они зачем-то решили накормить людей.

— В какой бой?

— Завтра на рассвете выступаем на Шамиль-Калу, будем выбивать оттуда англичан. Потому сегодня и будет пир. Скряга Исмаил зря не расщедрится.

— А что ему жалеть? Столько добра, на десять жизней хватит, — пожал плечами Саид Хелли-Пенжи.

— Ну, раньше, бывало, у него огня не выпросишь очаг запалить. Может, так и надо, может, это мы бережливость и расчетливость называем скупостью? Не знаю… Жизнь стала какая-то непонятная, все в ней кипит, как в котле. Где правый, а где неправый, не поймешь… Все говорят, дело идет к лучшему. А если завтра мне голову снесут, на черта мне тогда это лучшее?

— Зачем же в таком случае ты идешь туда, где сносят головы?

— Что делать-то, когда голод из дому гонит, а нагота в дом. Долг я Исмаилу плачу — дал он мне три барана, прирезал я их, семью обеспечил, сыты будут, а я, если жив останусь, коня получу. Вот затем и иду, куда денешься. Каждому свое, а луковице слезы подавай.

— Незавидная доля, ничего не скажешь.

— Твоя-то завиднее? В холуях ходишь!

— Все мы холуи у времени, все на службе у обстоятельств.

— Вот я все и думаю, зря погибать не хочется. Знать бы, за что жизнь отдаешь? За три овцы вроде маловато. Съедят их мои домочадцы и снова станут бедствовать, особенно если меня не будет… Ясно хочется знать, чем все это кончится, есть ли надежда, что моей семье когда-нибудь станет лучше. Если бы верил в такое, и минуты не жалел бы свою жизнь…

— Подавайся тогда к большевикам, у них, говорят, все ясно… — поджав губы, процедил Саид Хелли-Пенжи.

— Да я и то думал. Пошел даже с ними весной. А вон как получилось, и лошадь потерял, и самого ранили… Землю они раздали всем, и мне досталось. Последние штаны продал, посеял. А большевики вдруг взяли да и ушли. Хозяин земли вернулся, и урожай теперь ему собирать… Вот чем все это кончилось. Нищему и подвиг совершить трудно.

— Д-да, горькая у тебя судьба.

— Хуже не придумаешь. И ничего, по-моему, у нас не выйдет, пока один тянет туда, другой сюда, а третий еще куда-то, в другую сторону… Если бы все к одному шли, всем миром, тогда, может, и получилось бы.