Тайна рукописного корана

– Я всю свою жизнь стал бы молиться за всех вас, сын мой, и за отца твоего, если бы ты удостоил меня чести стать владельцем этого корана… Мне хочется лишь одного: чтоб с этой книгой я унаследовал и знания и авторитет твоего отца… А тебе известно, сын мой, как порой необходима опора и вера людей, чтобы творить для них добро…

– Так это же реликвия нашего рода, – вмешался кто-то из дальних родственников, но Мустафа тут же перебил его – тот был моложе.

– Как ты смеешь вмешиваться в разговор, – сказал он, – и перебивать старших? Сходи-ка лучше да принеси эту книгу. Если есть на земле человек, святостью своей заслуживший унаследовать в память о моем отце этот коран, так это только Абу-Супьян.

– Благодарю тебя, сын мой… Я передам моим сыновьям – у меня их четверо – рассказ о твоем достоинстве и мужестве, – надеюсь, вы станете братьями.

– Я буду рад, почтенный Абу-Супьян. Вот она, эта книга. Храните ее.

– Пуще глаза своего буду беречь!

– В добрый час, Абу-Супьян!

– Спасибо!

Абу-Супьян попрощался со всеми, – не послушался тех, кто советовал ему остаться переночевать, а в путь пуститься с рассветом, – погладил бороду, пожал всем руки, раскланялся и, прижимая к сердцу под шубой драгоценный дар, потянул за уздечку свою старенькую лошадь и медленно двинул из аула в южную сторону. Велика была радость в душе почтенного старика. Пусть теперь ему завидуют все, возомнившие себя самыми истинными служителями веры, пустые брехуны. А их немало в его родном ауле Шам-Шахаре, прилипших к мечети, как смола к стволу дерева.

СТРАННЫЕ ГОСТИ

Всех гостей, конечно же, было не уместить на ночевку в доме покойного Али-Шейха. А потому, по стародавнему кумыкскому обычаю, некоторых, уходя, забирали с собой соседи, и не только соседи, все сельчане… Люди постепенно расходились, когда вдруг, нарушив тишину ночи, заиграл на земле конский топот и, поравнявшись с воротами, быстрый всадник осадил скакуна, легко спешился, отвернул край башлыка, обнаружив отметину на лбу, кривой, как клюв птицы, нос, черные усы над тонкими губами и квадратный подбородок со щетиной.

– Ассаламу-алейкуа, жамиат[6] Агач-аула! – сказал он громко. Это был не кто иной, как Саид Хелли-Пенжи, но его здесь не знали. – Почему не отвечаете на приветствие? – добавил приезжий.

– Да будет отвечено, если уж ты просишь, но сын мусульманина не вправе нарушать обычай отцов…

– Все рушится на этом свете, почтенные, о каком обычае разговор?

– Никто еще не въезжал в аул верхом. Уважающий людей должен спешиться еще за аулом. Вот о каком обычае речь…

– Пустое. Когда кусает змея, об укусе комара не вспоминают, почтенные. Но, простите, у вас, кажется, беда? Могу ли я узнать, кому воздаются почести?

– Одному из достойнейших среди нас, слава ушедшему Али-Шейху. Воздень руки и читай молитву.

– Что? О ком вы? Неужели это правда? – Если бы в этот миг мячом покатилась перед ним шаровая молния, и тогда бы Саид Хелли-Пенжи не испытал такого удивления и досады.

– Да, правда. От нас ушел Али-Шейх.

– Молись, джигит. И знай: храбрость – это умение править не только конем, но и собой.

Саид Хелли-Пенжи прочитал молитву, провел ладонями по лицу, чему последовали остальные, затем, чтобы не раздражать народ, пожал всем по очереди руки, присел на бревно и, глубоко вздохнув, молвил:

– Всегда со мной так, почтенные! Всю жизнь не везет… Или прихожу слишком рано, или уже поздно… Нет чтобы явиться вовремя…

– Время – лисица, будь, говорят, борзой.

– Все в руках аллаха. Его воля править жизнью каждого.

– Хвала аллаху.

– Али-Шейх ждал меня. Он должен был меня встретить. Вот я явился, а его уже нет. Жаль, очень жаль…

– У тебя что, дело к отцу? – спросил Мустафа, подсаживаясь поближе к приезжему.

– Да, было дело, и очень важное.

– Говори какое.

– Что толку. Вряд ли мне теперь кто поможет.

– Я старший сын Али-Шейха, мне отныне платить на земле все долги отца.

– Долга за ним никакого нет. Я привез ему газырь, которого не хватало на его бешмете…

– Ты Хасан сын Ибадага из Амузги? – встрепенулся Мустафа.

– Нет, Хасан убит в Большом ореховом лесу.

– Что?..

– Кто сказал, что он убит?..

– Ты о Хасане из Амузги?..

– Сам видел его мертвым?

Все всполошились и заговорили о Хасане из Амузги: те, кто знал его, и те, кто, может, только краем уха слыхал о нем.

У Саида Хелли-Пенжи сердце захолонуло. Если б не серп месяца, а солнце было на небе, не трудно бы заметить, как побледнело его лицо.

– Ты лжешь! Его уже не раз убивали, не раз, это правда. Но убить не удалось никому, ни губернатору, ни англичанам, ни имаму, ни шамхалу. Не поверим мы в его смерть, пока сами не увидим мертвым!..

– Я ценю вашу веру в него, и мне жаль вас. Вы все, наверное, знали его?

– Знали не все, и даже мало кто знал его, а вот слыхать слыхали о нем многое. Все горцы говорят, что человек он небывалой храбрости. На врагов такого страху нагонял…

– Да, брат мой был таким! Был, почтенные люди… Храбрость, что молния, живет мгновение…

– Так ты его брат?

– Да, двоюродный, – с легкостью солгал он.

– Отец говорил мне, что должен приехать Хасан из Амузги…

– Вот я и явился вместо него.