Тайна рукописного Корана

Турецкий генерал, совсем как тот боец из кумыкской поговорки, побежденный, еще больше жаждал боя. Он ждал подкрепления из столицы от Горского правительства. Должны были подойти части экспедиционного корпуса. Но гонцы приносили неутешительные сообщения: то там, то тут горцы переходили на сторону большевиков. Доходили слухи, что даже иные турецкие офицеры шли на сговор с красными…

Генерал бесновался оттого, что не мог одолеть полковника. Он уже готов был заключить союз хоть с большевиками, хоть с самим дьяволом, лишь бы не осрамиться перед султаном, поручившим ему любой ценой завлечь горцев под крыло Стамбула. На него власти возлагали большие надежды. Уж очень хотелось султанской Турции завладеть таким лакомым куском, как Страна гор, и загнать ее народ под купол полумесяца.

Гонец из Талгинского хутора едва домчался до ставки генерала. Истекая кровью, он рухнул с коня. Его с трудом привели в чувство, и, задыхаясь, гонец проговорил:

— Хутор находится в руках красных отрядов, Исмаил — подлый предатель, а Ибрахим-бея и турецких аскеров там нет, они или расстреляны, или…

— Откуда ты взял, что Исмаил предал нас? — спросил Хакки-паша.

Но гонец уже не смог ответить. Он был мертв.

И без того раздраженный неудачами, после этой новой дурной вести генерал пришел в неописуемую ярость. Войдя в дом, он, не снимая сапог, повалился на тахту. Услужливые офицеры с раболепной поспешностью подложили генералу под ноги и под голову подушки и покинули его, — всякое можно ожидать от рассвирепевшего властителя. А он поистине был страшен в гневе. Раздулись ноздри мясистого носа, углубились суровые складки между бровями. Задвигалась вся кожа на бритой голове и большие торчащие уши.

Всякий раз, когда ему надо было принять какое-нибудь важное решение, генерал должен был лечь. Только в горизонтальном положении он способен был думать…

К полудню ждавшие в Агач-ауле возвращения Хасана из Амузги Муртуз-Али и Мустафа сын Али-Шейха были неожиданно встревожены шумом и грохотом. Откуда ни возьмись нагрянула конница. Это оказались турецкие части.

Они шли по аробной дороге, по тропам сквозь заросли дикой айвы, боярышника и дуркбы — мушмулы. И конные и пешие выглядели одинаково измотанными и усталыми…

Вот они — турки. У горцев и раньше были связи с ними. В Страну гор завозили турецкие книги, и в том числе «Историю Турции», написанную, между прочим, сыном этих гор даргинцем Махмуд-беем.

— Куда они направляются? — спросил Мустафа.

— Понять не трудно. В Агач-ауле они, похоже, останавливаться не собираются. А значит… — Муртуз-Али не договорил.

— Неужели в Талги? — встревоженно перебил его Мустафа.

— А куда еще? Они не простят Исмаилу резни.

— Что же делать?

— На коня и в хутор! Передай Умару из Адага, чтобы в драку не лез. Надо спасти людей. Пусть немедленно покинут хутор и подадутся в леса, поближе к этим местам…

— Успею ли? — пожал плечами Мустафа. Но через минуту он уже был на коне и выехал со двора…

Ровно в полдень прибыл Хасан из Амузги. В хурджине у него лежала книга с медной застежкой. Его встретил в сакле покойного Али-Шейха Муртуз-Али, очень чем-то взволнованный и обрадованный тем, что видит перед собой целого и невредимого Хасана. Они обнялись. Муртуз-Али сообщил Хасану, что Хакки-паша все-таки двинулся в сторону Талгинского хутора. Но Хасан из Амузги уже знал об этом. Он встретился с турками в пути и чудом избежал столкновения с дозорными, приехавшими лугом, в объезд дороги, которую развезло после дождя.

Глава восьмая

Свои или не свои?

Рукописная книга в переплете с медной застежкой конечно же никаким кораном не была. Но была она куда ценнее многих и многих книг, написанных арабскими письменами, в каждой из которых горцы видели только коран, что для них было равнозначно книге мудрости, по коей они поверяли все, что составляло суть их жизни.

Человек уходит из мира сего, а творения его рук остаются на земле, как немые свидетели страстей, взлетов и падений. Они говорят нам о времени и о событиях. И очень многое о предках своих люди узнают через вещи, которые на первый взгляд кажутся молчаливыми, но стоит обострить воображение, как они начинают говорить. Эта книга была книгой записей: интересных наблюдений, событий, имевших место в этих горах, обычаев, судеб людских, историй отдельных фамилий и записей всякого рода хадис — заповедей. А писалась книга некиим летописцем Хамза-Дагестанли, человеком, несомненно обладавшим умом и открытым сердцем, жившим лет сто пятьдесят тому назад. Надо думать, что был он из предков покойного Али-Шейха из Агач-аула.

На полях этой книги тут и там пестрели записи, сделанные уже явно после смерти Хамза-Дагестанли разными людьми в самые разные времена…