Тайна Санта-Виттории

Дом Констанции был погружен во мрак, так что даже старики не видели, как приблизилась к нему Катерина. Возле двери она надела туфли — городские туфли с высокими каблуками, совсем не годные для наших мест, и затем тихонько постучала в дверь, вернее, поцарапалась в нее ногтями.

И так уж в этих случаях бывает: хотя капитан никогда прежде не слышал этого звука, он сразу понял его значение и подумал: хорошо, что Трауба нет в соседней комнате. А Трауб в эту ночь был на площади — сторожил заложника. Прежде чем впустить Катерину, капитан немного прибрал в комнате, затеплил вторую сальную свечу и поставил ее перед зеркалом, отчего сразу стало светлей и уютней, а затем направился к двери.

Он вдруг понял, что, сам того не сознавая, готовился к этой минуте с тех самых пор, как впервые, еще в Монтефальконе, услышал слово «заложник». И все же, когда он отворил дверь, красота Катерины ошеломила его. К этому он не был готов. В книгах и легендах говорится о том, что у мужчин перехватывает дыхание при виде женской красоты, и здесь произошло именно так, как в книгах. Ее красота ошеломила капитана словно удар; она повергла его ниц. Катерина провела этот день по классическому обычаю всех прославленных красавиц; она приняла горячую ванну, умастилась маслами, вымыла голову и так долго расчесывала волосы, что они стали блестящими как шелк. Потом она надела такое платье, каких у нас здесь ни у кого нет, потому что никто из наших женщин не знает, где такие платья берутся и как их носить, да и нет у них денег, чтобы такие платья покупать.

Рисуя себе в мечтах этот миг, капитан знал, что он будет побежден и сдастся на милость победителя, но, как всякий доблестный воин, продаст свое поражение дорогой ценой. Он понимал, что в каком-то и, быть может, очень глубоком смысле это должно его погубить, но он понимал также, что в конечном счете это уже не имеет значения, ибо он получит то, о чем мечтал всю жизнь. И подобно тому как весь день с утра он не мог оторвать глаз от Туфы, так сейчас он не мог оторвать глаз от Катерины, хотя и пытался держаться с ней непринужденно и даже небрежно.

— Ну вот, ты и пришла, как я предсказывал, — сказал он.

— Нет, я пришла не так, — сказала Катерина.

— Да, не так. Не в снег, не в дождь, не в холод. Но ты пришла. Вот что важно. Никто из них не пришел.

— Ни один из них не может ничего вам предложить.

— Они могут предложить мне ответ на мой вопрос.

— Ответа не существует. Он улыбнулся.

— И ты туда же? Нет, дело не в этом. Просто они знают, что, когда он умрет, через месяц-другой они забудут про него, как и про них все забыли бы через месяц-другой. У них дубленые души. Я говорю это не для того, чтобы их обидеть.

— А у нас? Какие души у нас с вами?

— Я не уверен в том, что у нас есть души. Может быть, поэтому мы придаем такое значение вопросам жизни и смерти.

Разговор принимал неожиданный оборот — совсем не такой рисовалась ему в мечтах их беседа. Это не нравилось фон Пруму. Ему хотелось, чтобы Катерина стала просить его, быть может, даже умолять и предлагать что-то такое, на что он сначала мог бы ответить ей отказом. Однако Катерина была достаточно умна и сама повернула все по-другому.

— А где же коньяк, которым вы обещали угостить меня, если я приду? — спросила она. — Вы ведь были уверены, что я обязательно приду, и должны были приготовить коньяк. Я бы сейчас не отказалась выпить рюмочку.

Он взглянул на нее с неподдельным восхищением.

— Отличная мысль, — сказал он и направился в другую комнату за коньяком и рюмками, но на пороге обернулся и снова поглядел на нее.

Ни один из них не чувствовал потребности что-то сказать другому. Она понимала, что должно теперь произойти. Но ведь тот, кому предлагают что-то купить, имеет право поглядеть на товар. И Малатеста прошлась перед фон Прумом по комнате, а он смотрел на нее. Она подошла к зеркалу, где горела сальная свеча, сняла с головы шарф и стала поправлять волосы, зная, что он наблюдает за ней.