Тайна семейного архива

– Она весьма понятливое существо, и ее можно многому научить, – говорила Маргерит, нарочито медленно расстегивая кружевной корсет и аккуратно вынимая расплывшиеся от материнства груди из чашечек. – Завтра я познакомлю ее с домом, баром и прачечной, а послезавтра можно, я думаю, привезти детей. Как ты полагаешь, милый?

– Как считаешь ты. – Эрих посмотрел на обнажившийся розовый и пухлый живот жены пустыми, потерявшими сливовую яркость глазами и несколько демонстративно запахнул полы халата. – Пора спать.

Маргерит преодолела стыдливость порядочной немецкой женщины и, вплотную приблизившись к мужу, робко отогнула полу, неумело касаясь его сухощавого, стройного бедра.

– Эрих…

С тоскливым равнодушием окинув ее просящую фигуру, Хайгет поцеловал жену в лоб и, пробормотав что-то о трудностях сегодняшнего дня, лег на самый край пышного супружеского ложа.

* * *

Кристель едва ли не вырвала из рук дяди листок, и глаза ее тут же наткнулись на труднопроизносимую русскую фамилию и адрес.

– Этот Плескау где? – задумчиво спросила она у Хульдрайха.

– Северо-запад. Думаю, что не очень далеко от Петербурга. По русским меркам, разумеется.

– Что значит по русским?

– А то, что расстояние в двести пятьдесят – триста километров для них – рядом.

– И туда можно приехать?

– Не знаю. Кажется, сейчас нет ограничений для иностранцев… Но ехать неизвестно куда, в чужой стране – безумие, Крис.

– А с чего ты взял, что я собираюсь куда-либо ехать? – на лбу у Кристель появилась тонкая вертикальная морщинка. – За три дня дай бог разобраться с собственными ощущениями.

Хульдрайх понимающе улыбнулся.

– Ты всегда была разумной девочкой. – Он уже взялся за ручку двери, как вдруг порывисто обернулся. – Да, кстати, этот самый Вальтер Хинш – не твой будущий родственник?

– Как?

– Видишь, последняя строчка: «исполнитель»? Какой-то лейтенант Хинш. Впрочем, фамилия весьма распространенная, и скоро в их полку прибавится. – Хульдрайх весело подмигнул племяннице, не замечая, как медленно бледнеет ее лицо. – Ты вылетаешь завтра?

– Да.

– Тогда я больше тебя не увижу. Все дела по работе мы обговорили, а мой подарок – вот, – Хульдрайх вынул из кармана коробочку, – возьми. Откроешь в самолете. Приятного путешествия!

После того как за дядей закрылась дверь, первым порывом Кристель было набрать номер Карлхайнца и немедленно выяснить, действительно ли его отец находился в сорок втором под этим самым Плескау, но какое-то предчувствие остановило ее. «Во всяком случае, не сейчас, – попыталась она оформить его словами. – Карлхайнц… Для него это будет лишним поводом для расстройства, а он и так нервничает, отправляя меня в эту поездку. Потом, когда вернусь, мы вместе…» – но что они будут делать с этой новостью вместе Кристель не успела обдумать, поскольку двери распахнулись и на пороге возникла дородная, почти заслоняющая всех смеющихся и перешептывающихся за нею фигура Кноке. Начиналось торжественное и трогательное поздравление…

Под утро они сидели с Карлхайнцем на измятой постели и, будучи не в силах уснуть, курили.

– Знаешь, у меня такое ощущение, будто ты отправляешься не в трехдневное путешествие, а на тот свет. Россия как страна Орка, может быть, еще никому не удавалось вернуться оттуда… без последствий, скажем так. – Кристель прильнула к его каменно-гладкой груди, пытаясь этим движением перелить в возлюбленного свое спокойствие и уверенность в том, что поездка эта не принесет ничего плохого, а лишь расставит по местам некоторые, нужные им обоим акценты. И, ощутив ее посыл кожей, всем своим красивым, ухоженным, как у женщины, телом, Карлхайнц словно в благодарность и уже в который раз за эту бесконечную ночь последнего октябрьского дня взял ее быстро и бережно.

– Ты мое счастье, – услышала Кристель и вытерла с глаз непрошеную слезу так, чтобы не заметил Карлхайнц.

Из-за постоянных пробок на франкфуртской трассе им пришлось отправиться в путь пораньше и ехать в объезд. Оба, как обычно перед расставанием, говорили о ерунде, но Кристель все никак не могла избавиться от привкуса лжи, не оставлявшего ее с той минуты, когда она узнала о лейтенанте Хинше, угонявшем в Германию русскую молодежь. Но своего решения пока молчать об этом Кристель все-таки не изменила. «Потом, после России, нам обоим будет легче это понять», – нашла она объяснение своему теперешнему молчанию, и разум ее успокоился. Если бы только не этот привкус обмана, как железная ложка во рту…

Карлхайнц, между тем, продолжал наставлять ее, словно ребенка:

– Только, ради бога, никакой еды на улицах. Питья – тем более. Знаешь, первый год, когда мы начали торговлю с Россией, то оказались буквально завалены рекламациями на наши кофейники и чайники. Сотни людей ломали головы, а оказалось, что русская вода настолько грязна, что летят даже наши суперочистители. Так что, вода – только в бутылках, купленных в отеле. Про знакомства я уже не говорю.

– Но, послушай, как можно делать попытки понять страну, не входя ни в какой контакт с ее жителями? Это абсурд.