Теперь рядом с ним шел дядя Ксавье и пыхал сигарой. А когда-нибудь пойдет крепко сложенная девушка… Он мог бы жениться и до призыва, в двадцать один год. Года два с лишним подождать – и однажды вечером он по обычаю обойдет в сумерках парк Буриде вместе с Мадлен. И внезапно радость о свадьбе сотрясла его с головы до пят. Он часто дышал; он вдыхал ветер, пролетавший над дубами Леожа, охвативший белый в лунном свете дом и надувавший плотные занавески в комнате, где, может быть, не спала Мадлен.
XI
«А все авто от Фуйарона! Я доехал от Бордо за три часа – семьдесят километров – ни передышки…»
Гости госпожи Фронтенак окружили Артюра Дюссоля, который не успел еще снять серого пыльника. Шоферские очки он снял. Дюссоль улыбался, прикрыв глаза; Казавьей, наклонившись над машиной с опасливым почтением, гадал, какой бы задать вопрос.
– У нее эластичные шкивы, – сказал Дюссоль, а Казавьей отозвался:
– О да, последний крик!
– Самый последний. Я, знаете ли (тут Дюссоль тихонько засмеялся), ретроградом никогда не был.
– Еще бы – взять хоть ваши передвижные лесопилки… Скажите, а какие данные у вашего авто?
– Еще совсем недавно, – поучал Дюссоль, – на колеса шла цепная трансмиссия. А теперь – просто эластичные шкивы.
– Изумительно, – сказал Казавьей. – Два эластичных шкива – и все?
– Еще, разумеется, между ними перемычка: приводная цепь. Представьте себе два конуса без сочленения…
Мадлен Казавьей увела за собой Жан-Луи. Жозе с чрезвычайным интересом расспрашивал Дюссоля, как переключаются скорости.
– Менять скорость можно как угодно простым рычагом. – Господин Дюссоль запрокинул голову с почти благоговейной серьезностью на лице и был, казалось, готов сдвинуть Землю. – Как в паровой машине! – закончил он.
Дюссоль с Казавьейем неторопливо удалились, а Ив пошел за ними вслед, увлекаемый важностью, довольством, которые с них так и струились. Иногда они останавливались перед одной из сосен, меряли ее взглядом, спорили, какова может быть ее высота, пытались вычислить диаметр.
– Вот, смотрите, Казавьей, как, по-вашему…
Казавьей называл цифру. Смех Дюссоля сотрясал брюхо, словно прилепленное к его особе, словно ненастоящее.
– Ничего подобного!
Он вынимал из кармана складной метр и обмерял ствол. Торжествовал:
– Вот вам! Я, признайтесь, ненамного ошибся.
– А вы знаете, сколько получится досок из дерева такого размера?
Дюссоль в размышленье глядел на сосну. Казавьей стоял безмолвно, почтительно преклонив голову. Он ожидал ответа оракула. Дюссоль вынул блокнот и принялся считать. Наконец он назвал цифру.
– Я и подумать не мог, – сказал Казавьей. – Восхитительно!
– Мне глазомер на торгах сильно помогает…
Ив пошел обратно к дому. Погожее сентябрьское утро непривычно пахло соусами и трюфелями. Он прохаживался возле кухонь. Метрдотель сердился, потому что вино забыли декантировать. Ив прошел через столовую. Малышку Дюбюк посадят между ним и Жозе. Он еще раз прочел меню: «заяц а-ля Виллафранка, десерт из шелковицы…» – и снова вышел, направился к службам, где Дюссоль со складным метром в руках, наклонившись, обмерял расстояние между колесами тильбюри.
– Ну что я вам говорил? У вашего тильбюри колея совсем неправильная… Я это с первого взгляда увидел… Не верите? Нате, сами померяйте.
Казавьей тоже наклонился рядом с Дюссолем: Ив обалдело глядел на эти две огромные задницы. Они поднялись, оба побагровев.
– Однако же вы правы, Дюссоль! Поразительный человек, честное слово!
Дюссоль затрясся негромким нутряным смехом. Он так и лопался от довольства собой. Глаз его уже не было видно: этих щелок хватало ровно на то, чтобы оценивать выгоду от разных вещей и людей.
Дюссоль с Казавьейем пошли наверх к дому. Иногда они останавливались, смотрели друг на друга, словно им нужно было решить какую-то вековую проблему, шли дальше.
И вдруг Ив застыл посреди аллеи, охваченный жутким и пьянящим желанием: выстрелить в них, вот так вот, в спину, коварно. Паф! – прямо в затылок, и они исчезнут. Дуплетом: пиф-паф! «Почему я не царь, не африканский вождь…»
– Гад я! – сказал он вслух.
Метрдотель прокричал с крыльца:
– Кушать подано!
– Конечно, только так, пальцами…