Тайна серебряного зеркала

Я мог бы примириться с таким положением вещей, если бы не Джоррокс с фермы Хэвисток. Джоррокс – здоровенный, грубый, начисто лишенный фантазии детина, с которым я познакомился лишь потому, что по стечению обстоятельств его поля, как выяснилось, граничили с моими владениями. И все же этот человек, совершенно неспособный ценить археологические находки, оказался владельцем призрака, чья личность была вполне определенной и чье существование отрицать было невозможно. Появился этот призрак, как я полагаю, всего-то во времена правления Георга II, когда некая юная леди перерезала себе горло, услышав о смерти своего возлюбленного в Деттингенском сражении[1]. Впрочем, даже такое заставляет ощущать к дому почтение, особенно если на полу сохранились кровавые пятна. Джоррокс даже не осознает, каким сокровищем владеет; а уж выражения, в которых он отзывается о призраке, невозможно слушать, не поморщившись. Он и помыслить не может, как страстно я жажду услышать хотя бы один из тех стонов и ночных воплей, рассказы о которых он сопровождает совершенно ненужной бранью. Когда склонным к вольнодумству призракам дозволено покидать помещиков и, невзирая на какие бы то ни было социальные различия, селиться в домах людей великих, но непризнанных, воцаряется сущая неразбериха.

Человек я по природе упрямый – иначе мне не удалось бы достичь заслуженных высот, учитывая атмосферу непонимания, окружавшую меня в юные годы. Я пребывал в решимости раздобыть призрака, впрочем, как это сделать, не приходило в голову ни мне, ни миссис д’Одд. То, что мне удалось узнать из книг, говорило, что подобные феномены обычно являются результатом преступления. Но коль так, какое именно преступление должно было свершиться и кто должен был его совершить? Меня посетила дикая мысль, что Уоткинса, дворецкого – к примеру, – можно было бы убедить пожертвовать собой или кем-нибудь еще в интересах имения. Я упомянул об этом при нем в полушутливой манере, однако Уоткинса подобная идея не вдохновила. Другие слуги были с его мнением согласны – во всяком случае, иного объяснения их дружному увольнению в тот же день я найти не могу.

– Мой дорогой, – сказала миссис д’Одд однажды после обеда, когда я сидел, мрачно потягивая из кубка сэк – люблю старые добрые названия[2]. – Мой дорогой, этот отвратительный призрак Джоррокса опять что-то бормочет.

– Ну и пусть себе бормочет! – ответил я небрежно.

Сыграв несколько нот на своем клавесине, миссис д’Одд задумчиво устремила взгляд в огонь.

– Я скажу тебе, в чем дело, Арджентайн, – произнесла она наконец, обращаясь ко мне по моему домашнему имени, которое мы обычно использовали вместо Сайласа[3], – нам нужно выписать себе призрака из Лондона.

– И как тебе только в голову мог прийти такой идиотизм, Матильда? – заметил я строго. – Кто бы смог нам его раздобыть?

– Мой кузен Джек Брокет смог бы, – ответила она уверенно.

Кузен сей был для нас довольно болезненной темой. Щеголеватый и умный, этот молодой человек пробовал себя во многих делах, однако ему не хватало настойчивости, чтобы добиться успеха хоть в чем-то. В то время он жил в меблированных комнатах в Лондоне, утверждал, что служит генеральным агентом, и, по правде говоря, действительно зарабатывал на жизнь в значительной мере собственным умом. Матильда все устроила так, чтобы б'oльшая часть наших дел проходила через его руки – что и вправду избавляло меня от львиной доли беспокойства; однако я видел, что комиссионные Джека обычно превосходят все остальные счета вместе взятые. Именно данный факт заставлял меня противиться любым дальнейшим сделкам с этим молодым джентльменом.

– О да, он смог бы, – настаивала миссис д’Одд, выискивая выражение неодобрения на моем лице. – Помнишь, как хорошо он решил тот вопрос с навершием герба?

– Это было лишь возвращением старого фамильного герба, моя дорогая, – возразил я.

Матильда улыбнулась весьма раздражающей улыбкой.

– Это было еще и возвращением семейных портретов, дорогой, – заметила она. – Ты должен признать, что Джек подобрал их весьма разумно.

Я подумал о длинном ряде лиц, украшавших мой банкетный зал, начиная с дюжего нормандского грабителя, чьими потомками были личности во всевозможных шлемах с плюмажами и с пышными фрезами вокруг шей, и заканчивая хмурым, напоминавшим чем-то графа Честерфилда типом, в агонии опершимся о колонну при вести о том, что его первая рукопись, которую он конвульсивно сжимал в руке, была отвергнута издателем. Я был вынужден признать, что в том конкретном случае Джек справился со своей работой хорошо и что было бы лишь честно, заплатив привычную комиссию, заказать у него семейного призрака, если получить такового вообще представлялось возможным.