Тайна Шампольона

В сдаче острова Республике было что-то вынужденное и даже поспешное. Победитель, казалось, хотел задушить древнюю историю, очистить ее от прошлого и разом искоренить организацию Мальтийских рыцарей. Таким образом Бонапарт вырабатывал свое видение политической стабильности. Свою нетерпимость к этому острову он объяснял следующим образом: это необходимо. Намечая Мальту, промежуточный пункт между Западом и Востоком, он как бы добавлял камень в фундамент, на котором строил самые безумные свои мечты.

Мальта была аванпостом, в котором он нуждался для броска дальше, для продвижения в самые глубины Востока. Поэтому он должен был взять Мальту. Но, дабы успешно осуществить свой тайный план, он также должен был ее сохранить… Об этом мы еще поговорим.

Но прежде я должен поведать о другом факте, который имел отношение к операции: о присвоении островных богатств.

Сокровища ордена были захвачены, церкви разграблены.

Золото расплавлено. Собраны алмазы и драгоценные камни, окружавшие раки святых мучеников. Двенадцать массивных серебряных статуй собора Святого Иоанна избежали разора благодаря великодушию жителей, которые выменяли их на весьма значительную денежную сумму. Франция стала богаче на несколько миллионов. Логика подсказывала, что все награбленное следует передать Директории, аппетиты коей не ослабевали, однако Бонапарт сохранил для экспедиции существенную часть обретенной суммы. Это сокровище стало очередным знаком, освещавшим его планы. Выйдя из Тулона месяцем раньше, главнокомандующий Египетской экспедиции располагал теперь тремя главными козырями. Во-первых, прочными запорами, ибо Мальта защищала его тылы и выводила на Восток. Во-вторых, армией, кою воодушевила победа.

И наконец, золотом, которое позволит ему закрепиться на Востоке.

9 июня корабли стали на якорь перед укреплениям и Мальты. Через восемь дней дело было сделано. Реньо-де-Сен-Жан д'Анжели[50] уже возглавил новую администрацию. Таким образом, все это мощное потрясение потребовало не больше времени, чем мне понадобилось на его описание. Мальта оказалась лишь короткой остановкой на пути спешащего человека.

За укреплениями, которые так тревожили нас, мы обнаружили очаровательные тихие улочки и сады, полные ароматов апельсиновых деревьев. Мы ощутили доброжелательность колоритного местного населения; все это предвещало тайны и обещания Востока, что ожидал нас.

Я ступил на остров в компании Фароса. Востоковед шел быстрым шагом и одновременно говорил, не являя ни малейшего признака одышки. Он развивал свою теорию о Мальте: дескать, архипелаг этот — нечто вроде политического и религиозного акведука между Европой и Африкой. Я изнывал от жары; Фарос меня подбадривал:

— Давай, Морган! Вот тут мы будем как на празднике…

Мы находились на верхней точке острова, а совсем внизу виднелся флот, поставленный на якорь в порту Ла Валетты. В любой момент мог появиться Нельсон… В тот же день вновь заговорили пушки, но то был лишь великолепный праздничный салют. Когда Бонапарт входил в город, окруженный своими офицерами, было сделано пятьсот выстрелов. Войска вошли вслед за генералом. С нашего наблюдательного пункта все это походило на движение крошечной живности. Каких-нибудь муравьев. Фарос тут же начал выстраивать теорию о бесконечно большом и ничтожно малом:

— Взгляни на эту титаническую силу, что так напугала рыцарский Орден. Под этим углом зрения она кажется такой мелкой…

— Это неожиданный оптический обман. Если так рассуждать, я могу тебе объяснить, что…

— Речь идет не об этом. Я говорю о тебе и обо мне, когда мы прибудем в Египет. Какова будет наша сила пред лицом тайны фараонов? Достаточно сильна окажется наша наука, чтобы этому противостоять? И Бонапарт, которым ты так восхищаешься, — окажется ли он достаточно силен для подобной встречи?

— Он превосходный солдат, великолепный стратег! Мальта, например…

Фарос снова меня перебил:

— Он идет в Египет не для того, чтобы вести там войну, вот увидишь. Его планы обширнее, и ты это знаешь.

— Я очень высоко его ценю, но я не знаю многого.

— Давай попытаемся разобраться, чего он на самом деле хочет.

— Я веду расследование уже несколько месяцев! Но Бонапарт очень скрытен.

— Это потому, что его амбиции слишком велики.

— Бесспорный факт.

— Вопрос в том, чтобы узнать, «адекватны» ли они, скажем так, тому, на что он вроде бы способен.

Я тотчас вспылил:

— Кто может противостоять Бонапарту?

— Египет, мой дорогой Морган! И говорить так — не значит наносить оскорбление Бонапарту, великому человеку, которому ты служишь.

— Пожалуй, я могу узнать, чего он хочет. И я тебе докажу…

— Мы узнаем…

— Хорошо, мы узнаем, чего он хочет, и я тебе докажу, что он способен…

— Увидим, — отрезал Фарос.

Он бежал впереди меня. Мы двигались по узкой улочке, которая вела в самый центр Ла Валетты. Толпа единодушно приветствовала армию. Казалось, все были на нашей стороне.