Тайна Шампольона

Но ни одно лицо, по-моему, не выдавало такой доброты, какой лучился аббат Дюссер. А ведь коридор был длинный.

По дороге нас настиг аромат супа. Мы вошли в столовую; витраж в задней стене пронизывало полуденное солнце. Солнце пропитало здесь все. Оно светило слева, и лучи рисовали замысловатые линии на полу. Скоро, достигнув зенита, оно покажет себя во всей красе. Под таким витражом все выглядело красиво и приятно.

Аббат сделал мне знак подойти, и я протиснулся между столами, где были аккуратно расставлены хлеб и вода, как это было и в моем детстве у бенедиктинцев. Я увидел помост для учителей, над которым висело деревянное распятие. Оно господствовало над помостом и, казалось, наблюдало за трапезой, сопровождаемой набожным бормотанием и сухими хлопками надзирателя, которому единственному было разрешено говорить.

За витражом находился парк аббата Дюссера. Вот тут и объяснилась тайна детского гомона. Дети галдели посреди леска из вековых буков, плоды коих виднелись из-под тяжелой и жирной весенней листвы. Двор для игр был огромен. За ним шел огород, а справа от него я заметил часовню в гроте — вход в него охраняла статуя Пресвятой Девы. Сколько таких великолепных садов еще существовало в самом центре города?

— Видите его?

Как узнать ребенка среди сотни ему подобных?!

— Sapiens nihil affirmat quod non probet… Ваша очередь доказать, что вы его достойны… Вы его видите? — повторил аббат Дюссер своим приятным голосом.

Я почти уткнулся носом в стекло витража. Мой взгляд метался от одного ученика к другому. Я начал отбрасывать больших и самых сильных. Я разыскивал ребенка среднего роста с матовой кожей и коричневыми кудрями. Я искал среди массы серых блуз кого-то иного. — Да, я его вижу, — прошептал я.

Я указал на него пальцем. А он уже смотрел на меня. Он поднял голову, повернулся ко мне, и его взгляд встретился с моим. Как он узнал, что я смотрю на него издалека? Как почувствовал мое присутствие? Мы долго стояли так, а солнце поднималось и мало-помалу золотило сад, и церковный сторож уже захлопал в ладоши и зазвонил в колокол, возвещая о трапезе. Дети кинулись к столовой и принялись разглядывать чужака. Лишь один из них не пошевелился. Я открыл дверь в сад.

Дети притихли. Затем по очереди повернулись к Шампольону.

Это пришли к нему — в этом ни у кого не было ни малейшего сомнения.

— Здравствуй, Жан-Франсуа…

Он не ответил. Он исследовал меня, прожигая взглядом.

— Знаешь ли ты, кто я?

— Префект Форжюри. А еще ученый из экспедиции. Господин аббат говорил мне о вас.

Его голос был светлым, напевным.

— А ты знаешь, что я ищу?

Он принял вызывающий вид и внимательно посмотрел на меня:

— Помощи…

— Я и сам могу тебе ее оказать, — расхохотался я.

— Тогда обмен будет взаимовыгодным, — заявил он, стараясь выглядеть повзрослее.

— Жан-Франсуа! — К нам присоединился аббат Дюссер. Он хотел пожурить ученика.

— Пусть говорит, господин аббат. Этот мальчик не ошибается. Надо подготовить контракт, который сможет нас объединить.

Дети пошли в столовую, но отказывались повиноваться церковному сторожу. Они пользовались присутствием постороннего, чтобы нарушить установленные правила. «Шампольон! Шампольон!» — кричали они. Но Шампольон не обращал на них внимания.

— Здесь мы ни до чего не договоримся, — сказал я аббату. — Я должен его увезти. Я хотел бы показать ему древности, которые привез из Египта…

— Приезжайте в воскресенье. Его старший брат, без сомнения, поедет с ним. У них куда один, туда и другой.

— А ты, Жан-Франсуа, ты согласен меня посетить?

— Я бы с наслаждением посмотрел на ваши папирусы.

— И на другие вещи тоже. Значит, до воскресенья…

Я сам протянул ему руку: он продолжал сверлить меня взглядом. Уходя, я не сдержал желания обернуться. Он не шевельнулся. Только смотрел.

* * *

В следующее воскресенье я встретил Шампольонов в префектуре. На сей раз их было двое: Шампольон-младший и Шампольон-Фижак, старший брат, в чьем внешнем облике ничто не говорило о родственных связях с младшим. Фижак — я буду звать его так, ибо он сам решил носить этот псевдоним, — был высоким, сухим, белокожим, и характер его, как мне показалось, находился в полной гармонии с его внешностью.