Тайна силиконовой души

– Спасибо, Светлана. На этом – все. Разве что вспомните нечто важное, или… – В глазах Сергея Георгиевича заискрились лучики, но губы почти не улыбались. – Или чаю еще сделаете такого отменного, как у вас здесь принято.

Светлана, не желая быть навязчивой, быстро подписала протокол, кивнула, опрометью выскочив за дверь. Быстров проводил ее долгим взглядом: «Она ужасно похожа на мою маму». От этой мысли Сергей Георгиевич посуровел, уставился в окно и замер на несколько минут.

Долго предаваться размышлениям ему не пришлось – в трапезную влетела тощая пожилая послушница и с размаху бухнулась перед иконами в красном углу. Стукнувшись три раза лбом об пол и что-то пробормотав, послушница вскочила, стремительно приблизилась к следовательскому столу и закивала-закланялась:

– Все надо, братик, делать, помолясь. И с милицией беседовать. Чтоб толк был. Чтоб лукавый с пути не сбил. Чтоб…

– Как вас зовут? – сухо спросил Сергей Георгиевич, рукой указывая молитвеннице на стул.

– Ага… Алевтина-блаженная. Это так по детскому неразумию, по доброте зовут меня сестры. А какая я уж блаженная.

– Ваше мирское имя? С отчеством и фамилией.

– Валентина Антоновна Дрогина, пятидесятого года рождения. Да-а, братик, старенькая я, а вот совсем неразумная. Совсем ума Бог не дал.

– Валентина Антоновна, давайте договоримся: я буду задавать вопросы, а вы на них коротко отвечать. Без комментариев. Только факты.

– А-а-а, да-да-да! Говорю ж, неразумная, и грех празднословия – страшнейший грех. Мне епитимию, молчать весь пост, матушка даже давала. Так я потом аж во сне говорила. Трещала как сорока до самой Троицы, и ладно б дело какое, а то так, ерунду всякую…

– Алевтина! – прикрикнул на нее следователь, теряя терпение. – Что делали двадцатого апреля, в среду?

Алевтина замолчала, закивала часто головой, сосредоточенно зашевелила губами:

– Утром до литургии на Псалтири в храме была. Потом поваром вот тут, в сестринской трапезной. После обеда матушка погнала меня с кухни взашей за пересоленный суп, трапезарной была.

– А чем отличается повар от тра-пезарни? – Следователь запутался в незнакомом слове.

– Повар – готовит. Трапезарный – как официант, накрывает. Ну, и на подхвате у повара – посуду моет, чистит овощи, убирает все…

– Понятно, – оборвал Быстров послушницу. – Дальше?

– Да… Так вот трапезарной была, ну и еще перед вечерней службой с дорожек листву убирала – матушка очень сердилась, что двор не в порядке еще после зимы, хотя к Пасхе уж так драили, так драили! До упаду и изнеможения сил.

– Ничего не видели необычного, связанного с матерью Евгенией, комнатой бухгалтерии?

– Тык я-то и наверх не поднялась ни разу за день. Не до того было. Очень работы у нас тут много. Каждый при деле. Вот в храм заглянула, поклончиков с десяток положила. Так вот, от души. – Алевтина закивала, чуть не стукаясь об стол. – Перед иконой святителя Николы – его образ мне все что-то виделся в тот день, все ему молилась, ему, заступнику.

– Понятно. Двадцать второго, в пятницу, вы что делали? Вообще этот день подробно опишите.

– О-о-ой… – заголосила блаженная. – Такая опять беда – братуша мой родной, Николушка, вот недаром мне все Никола Чудотворец являлся, недаром, – опять корчился! Он с детства кишками страдает. Думали тогда еще, в младенчестве, помрет. Но Бог пока милует. Да. В коммуналке живет. А соседка, Зинаида Иванна – добрая старушка – звонит, когда особо плохо, просит приехать помолиться, окропить все святой водой, напоить-помазать маслицем. Только это помогает Коленьке. Только это. Ну, и приготовлю все, на пару рыбку, подкормлю уж диетическим-протертым горемыку слабенького – какие мобыть гостинцы с монастыря. Он лю-у-убит, – заплакала, вытирая слезы концами платка, Алевтина.

– Вы к брату ездили в пятницу? И во сколько же уехали?

– Значит, соседка позвонила рано, еще до службы – говорит, ночью «скорая» была. В больницу он отказывается. Мучат там его. Да… я на коровнике должна была помогать. Ну, почистила все – мать Галина и так бедная устает с этими дойками да ведрами. А еще ведь сепаратор, да кормежка, да выгреби все, да выпас.

– Дальше, понятно, – перебил ее следователь, боясь перечислений до Второго пришествия. – Во сколько уехали, во сколько приехали?

– Уехала… в десять что-то… или в девять…

– А на чем уехали? На электричке?

– Ну да. До станции пешком шла. Что тут, по хорошей-то погоде, три-четыре километра…

– И билет на какое время брали?

– На… не помню.

– Как же так?

– А-а, на девять тридцать, точно! Точно… наверное…

– Так точно или наверное?

– Точно… наверное… – она тоненько заскулила. – Говорю ж, не дал Бог мозгов! Не дал.

Быстров, закипающий уже от бестолковости и крика этой ненормальной тетки, цыкнул:

– Ладно! Во сколько приехала?

– Дык, на следующее утро. В семь уже на службе была.

– То есть вечером в пятницу, в момент смерти сестры, в монастыре вас не было?

Алевтина истово замотала головой:

– Я ж с Коляшей… с братушей.