Быстров от прямоты и неожиданности вопроса растерялся, беззвучно задвигав губами.
– Ну, разбирайтесь с этим сами. А если сомневаетесь, то просите веры у Господа. И все встанет на свои места. И простите меня, грешную, если что не так.
Пробежав под проливным дождем до корпуса и вымокнув до нитки, отряхивающийся, будто пес, Быстров столкнулся в холле с Капитолиной. Она осунулась за эти дни и словно бы растратила весь запас отпущенных ей жизненных сил. Впрочем, на просьбу Сергея Георгиевича откликнулась с энтузиазмом, побежала на второй этаж. Расположившись в комфортабельном кресле, следователь слышал доносящийся с сестринского этажа громкий стук в дверь, потом крикливый разговор, слова в котором он разобрать не смог, и затем – тяжелые, именно что слоновьи шаги на лестнице. Быстров, прослуживший в органах дознания семнадцать лет, конечно, много повидал. Но вид сестры Лидии поразил детектива. Огромная, будто гора, женщина едва передвигала раздутые, замотанные бинтами ноги. Рухнув на диван, монахиня с торчащими из-под апостольника сальными волосами, пытаясь отдышаться, казалась выброшенным на берег китом, судорожно хватающим воздух раскрытым беззубым ртом. Вжавшийся в кресло Быстров собрался с духом, чтобы задать вопрос, но неожиданно Лидия, шамкая и присвистывая, заговорила трубным голосом:
– Я всех их отмолить хотела! Всех грешных дурищ! Все отцу Адриану снесла. Все в часовне! Нинкины новые часы – чтоб не лизоблюдничала. Евстратькины платки – плачет, как дура, и клянет всех, окаянная. Ника-задрика жрет, как баклан. А эти трещотки – Танька с Алевтинкой! Алевтинка сатана. Сатана! – тут Лидия завыла, перекрывая шум отдалявшейся от обители грозы. – Сатанинские отродья! Всех вымаливать, да до Страшного суда не вымолишь! Всех! А уж самую грешную, Никанорку, в геенну! Туда ее! Молитвенница лицемерная! Самозванка!
В холле стали собираться сестры. Капитолина пыталась обхватить Лидию, успокоить какими-то ласковыми словами. Быстров слышал только «чикающие» окончания. Кто-то подбежал со стаканчиком валокордина. Кто-то громко стал читать молитву. Мать Лидия отпихивала всех, выла и кричала уж что-то совсем бессвязное. Быстров вскочил, не зная, что и предпринять. При внешнем буйстве монахини ее глаза оставались застывшими, расширенными в тупом безумии. Такие глаза Сергею Георгиевичу видеть приходилось. Это глаза психически больных людей. Видел он, и как эти глаза вдруг прозревали. Тогда в них снова оживали зрачки, будто зародыши новой жизни в больной душе. На лестнице появилась настоятельница. Она грозно возвышалась над своими подопечными, сверля взглядом трубящую Лидию.
– Мать Капитолина! – Игуменья возопила, перекрывая рев монашки. – Звони в ноль-три. Самим нам больше не справиться. Довели до психиатрички. С чем всех и поздравляю! – И Никанора театрально удалилась. После ее выступления Лидия притихла и обмякла. Капа говорила со «скорой», а Быстрову ничего не оставалось, как ретироваться из монастыря, ожидая телефонного отчета Вити Поплавского. Искать в часовне украденные платки и ложки, добираясь до бревенчатого домика под дождем, по раскисшей тропке, не было никакой необходимости. Во всяком случае, уж это точно могло подождать. К пропаже миллионов эта несчастная обезумевшая женщина, конечно, не имела никакого отношения. Не успел следователь выйти за ворота, как увидел, что к Голоднинской обители подъезжает карета «скорой помощи».
– Эко они быстро. А к Калистрате среди ночи-то час ехали, – пробормотал Сергей Георгиевич и, дождавшись, когда там-тамкающий суетливый Дорофеич раскроет ворота и впустит машину, вернулся к корпусу. Пока медики, сухопарый мужчина и аппетитная деваха, занимались матерью Лидией в доме, Быстров подошел к водителю и показал удостоверение.
Водитель сник.
– Скажите, вы работали двадцать второго апреля, в пятницу, вечером?
Невзрачный служитель баранки, не дослушав вопроса, решительно замотал головой:
– Ни Боже мой! Не было меня!
– А врачи эти работали?
– Эти? – дядька на секунду сморщился, припоминая. – Не-а. Другая смена.
– А когда работает ТА смена?
– Похоже, утром заступают. Посчитать надо, – водитель что-то стал прикидывать на пальцах.
– Ладно, спасибо. – Быстров решил оставить в покое испуганного водилу. Дело было ясное, что дело темное. Что-то явно случилось в тот вечер на скоропомощной станции. Случайно ли? Это вот пусть с утра пораньше Димка Митрохин выясняет.
На крыльце появились медики, выводящие заплаканную, сокрушенно бормочущую Лидию. Из корпуса потянулись нескончаемые монашки. Подивившись, что их так много, Быстров не стал досматривать сцену «прощание с душевнобольной сестрой» и, задрав воротник куртки, быстро зашагал из монастыря. Благо, дождь кончился.
Глава одиннадцатая