Тайна «Силверхилла»

– Конечно, я должна кое-что объяснить, – вполне разумно согласилась она. – Я ведь думаю о вас с тех самых пор, как вы сегодня снова приехали. Я видела, как вас днем привез сюда на своей машине доктор Уэйн, – и я сразу же узнала, кто вы.

У меня дух от нее захватило – от этого высокого стройного призрака, который ведет себя как привлекательная молоденькая девушка и, по всей видимости, гораздо более уверенно, чем я могла ожидать.

– Ну и кто же я, по-вашему? – спросила я. Она положила свою легкую руку мне на плечо.

– Вы – мое собственное юное «я», вернувшееся ко мне, – ответила она просто.

– Я следила за вами из окна и, когда увидела, как вы поднимаетесь по ступеням, поняла, что вижу себя самое точно такой, какой я когда-то была. Я понимающе улыбнулась в ответ.

– Да, мне все говорят о том, как я похожа на вас в молодости.

– Дочь Бланч, – сказала она, и ее рука переместилась с моего плеча на мой подбородок. Она повернула мою голову. – Вы повредили себе щеку, правда? Как же это случилось?

Мне стало легче дышать. По всей видимости, шрам ничего дня нее не значил.

– Я плохо помню, как это произошло. Внимательно приглядываясь к отметине на моей щеке, она сказала:

– Со сцены он не был бы заметен. Грим легко бы его скрыл. Пожалуйста, дорогая, наденьте платье. Мне оно сейчас совсем не годится – я уже много лет его даже не примеряла. В этом платье я играла роль балканской принцессы в одной музыкальной комедии, где действие разворачивается в определенный исторический период. Во втором акте это был мой уличный костюм. Где-то тут есть и шляпа к нему.

Она снова нагнулась над чемоданом, а я встряхнула платье и стала его разглядывать. Почему бы мне не надеть его и не потешить ее тем самым? Тут представлялся случай подружиться с тетей Арвиллой, немножко поближе ее узнать, прежде чем я приступлю к своей задаче и передам ей весточку из прошлого.

Она начала снова выкидывать направо и налево вещи из чемодана, пока не нашла шляпу. К счастью, у нее была почти плоская тулья, иначе она оказалась бы безнадежно раздавленной под ворохом вещей, валявшихся сейчас на полу. Арвилла приподняла шляпу в воздух, и я увидела, что вся шляпа покрыта тяжелейшими ирландскими кружевами, которые грациозными фестонами свисали с широких полей. На верхушке красовался большой бант из черного бархата, и прежде чем подняться с пола и передать мне шляпу, она попыталась выпрямить бант.

– Вот она! Пожалуйста, дорогая, наденьте! Как вас зовут? Я уверена, что когда-то знала ваше имя, но вот забыла.

– Малинда, – ответила я, – но мама всегда называла меня Малли.

Я взяла у нее шляпу и водрузила на свою голову. Она потребовала сдвинуть ее туда-сюда, и, наконец, шляпа оказалась сидящей совершенно прямо – так, как носили когда-то.

– Ну а теперь – булавку, – скомандовала она и протянула руку. – Мама подарила мне эту булавку в день моего восемнадцатилетия, и я носила ее воткнутой в эту самую шляпу, когда своей заключительной песней во втором акте покорила публику. Ну знаете, это песня, которую я пела своему американцу и в которой говорила ему, что больше не хочу быть принцессой. Сейчас это звучит ужасно старомодно, да? Правда, в двадцатых годах это уже начинало звучать старомодно. Быть может, это был последний из тех сентиментальных романтических спектаклей, которые все так любили. Тогда начали появляться все эти ужасные молодые романисты – Хемингуэй, Фицджеральд, Де-Пасбе, Драйзер. Мне они никогда по-настоящему не нравились. Мне гораздо больше нравился Джордж Бар Мак-Кетчен.

На этот раз я отдала ей булавку, и она осторожно воткнула ее в тулью.

– Дальше действуйте сами, а то я еще уколю вас. Я совершенно перестала испытывать страх перед булавкой, и сделала все так, как она сказала. Она немножко отступила назад и разглядывала меня своими блестящими от возбуждения голубыми глазами. Я чувствовала себя совсем успокоившейся и очарованной, вся моя тревога улетучилась. Мне уже начинало казаться, что я очень хорошо ее знаю и что мне решительно не о чем беспокоиться – хотя, конечно, я ошибалась!

– А теперь – платье! – воскликнула она.

– Давайте-ка поскорее, а то кто-нибудь обязательно заглянет в мою спальню внизу, и выяснится, что я исчезла. Кейт думает, что она благополучно уложила меня в постель. Опять поднимется суматоха, и все будет испорчено. Кроме того, здесь, наверху, холодно. Во всем доме почти всегда холодно, но особенно здесь, наверху.

Мне не хотелось ее разочаровывать. В одно мгновение я спустила молнию на моем гладком розовато-лиловом платье и выбралась из него, не потревожив шляпу. Она энергично помогала мне облачиться в тяжелое шелковое платье, расправила его на мне и помогла просунуть руки в широкие рукава с бусами и шелковыми разрезами, сильно истрепавшимися от старости.