Тайна "Сиракузского кодекса"

Однако упрек в жестокости, столь мерзкий даже в сравнении с ее не столь страшными грехами, оставил несмываемое пятно на памяти Феодоры. Ее многочисленные соглядатаи подмечали и доносили о каждом поступке, слове или взгляде, направленном против их царственной госпожи. Тех, кого они обвинили, бросали в особую тюрьму, недоступную следствию и правосудию; и ходили слухи, что пытки на дыбе и бичевание производились в присутствии тирана женского пола, недоступного мольбам или голосу жалости. Некоторые из этих несчастных жертв гибли в глубоких зловонных темницах, других же, утративших члены, разум или состояние, являли миру как живые памятники ее мстительности…

Капли еще падали с подлокотников, «…недоступных мольбам и голосу жалости»… Я вернул книжку на полку. Быть может, Томми молился. Но молил ли он о пощаде?

Ведь он, конечно, знал убийцу. Тропа смерти вывела прямо к нему, но в доме нет и следа борьбы. Его жалкие солдаты погибли от аккуратно простреленных ран. А может, Вонг и выстрелов не слышал. Может, креол с Экстази пожаловали, когда он был уже мертв, а не прервали допрос? Очень вероятно. Устрашенный неизбежностью поражения, Экстази только и сумел, что уносить ноги, а вот креол, по крайней мере, попытался отбиться. Что, если на самом деле Вонг ожидал раннего гостя, который, явившись на свидание, хладнокровно приказал пытать его до смерти?

Или Вонг встретил жестокий конец потому, что не выдал жизненно важных сведений? Раз уже не мог спасти свою жизнь, по крайней мере разрушил чьи-то замыслы?

Экстази и креол не выдали. Вонг не выдал. Вонг и… кто еще? Рени, Джеральд, Джон…

И Мисси. Мисси тоже.

Я выскочил в дверь библиотеки. С полпути через прихожую мне стала видна столовая за открытой дверью и три стула — пустые. Наклоняясь за оружием креола, я осознал, что передняя дверь открыта. Я даже не стал подбирать пистолет. Я просто подошел к передней двери, перешагнул через бренные останки Экстази и выглянул наружу.

«Ягуара» как не бывало. Я проклял бесшумный автомобиль и себя тоже за то, что упустил Мисси.

Она должна была сознавать опасность. Неудивительно, что упала в обморок. А едва очнувшись — бежала. Если зрелище насильственной смерти вывело ее из равновесия, то сознание опасности, угрожающей ей самой, должно было полностью перебить действие прозака.

Я стоял над Экстази и пытался соображать. Практически Мисси — единственная женщина в мире, за постель с которой я дал бы больше пары монет, а теперь она, похоже, гоняется за судьбой обычной преступницы.

Похоже, наша дружба разрешилась на рыночном уровне. Она меня сторговала. Она позволила втянуть себя в дело «Кодекса-перстня», от которого, судя по ее прежнему парижскому опыту, лучше бы, мягко говоря, держаться подальше.

Мертвый взгляд Экстази подтвердил мою мысль.

Если взглянуть, каким образом выходили в последнее время из игры такие жесткие игроки, как Вонг, Рени Ноулс и Джеральд Ренквист, что говорить о Мисси?

Кто еще остался?

Мужу Рени явно плевать на все древности. Его волнуют только шлюхи и местная футбольная команда. Но даже если Ноулс заинтересовался бы, даже монополисту отельных мыльниц едва ли хватит монет, чтобы вписаться в Лигу «Кодекса» или хватит?

Я не мог представить Ноулса игроком. На одноразовое мыло не может быть такого спроса, чтобы оплатить десятимиллионную древность, тем более две. Он стоит несколько миллионов максимум. Тысячедолларовые проститутки, отборный шотландский виски и вечерние футбольные матчи, не прерываемые тиканьем часов, представляются ему роскошной жизнью. Даже если бы он стоил десять миллионов, даже если бы нашел способ совершить покупку законно и без насилия, он не стал бы играть в эту игру. Его не снедает беспредельное корыстолюбие, которое присуще всем игрокам Лиги «Кодекса». Перерезать вены? Нет, это не для Ноулса. Куда ему.