Тайна "Сиракузского кодекса"

— О, мы испытывали самые разнообразные эффекты. У Аттика, например, есть любимый кинжал. Он тебе не показывал?

— Это так называется? Нет, не показывал. Он демонстрировал только свое искусство юби-вадза.

Миссис Ренквист улыбнулась.

— Этот нож традиционно применялся для кастрации овец.

Она поджала губы и втянула в себя излишки дыма, плававшего у ее лица.

— Беда в том… — она задержала дыхание, — что большинство лезвий слишком быстро тупятся при обстругивании человеческой кожи.

При обстругивании. Я это слышал.

Она громко вдохнула.

— Человеческая кожа удивительно прочна. Спроси любого хирурга. Как и бумага. Трудно поверить, что от резки бумаги или кожи лезвие притупляется, но так оно и есть.

Несмотря на удушающий запах пачулей и благовоний, дымок сигареты долетел до меня и я различил в нем смесь табака с так называемым «смоляным героином». Подобно тому как настоящий китаец палочками забрасывает в рот три-четыре порции еды и только потом начинает жевать, миссис Ренквист три или четыре раза резко затянулась от сигареты и вдохнула дым в глубину легких прежде, чем надолго задержать дыхание. При выдохе дыма почти не было.

Тедди затягивал винт в рукояти «Кровавой Мери».

— Трудность в том, — неожиданно продолжила миссис Ренквист, — что нам приходилось то и дело затачивать кинжал. Каждый раз, как возникала потребность в его услугах, нам приходилось терять время на заточку. Аттик настаивал, чтобы нож готовили на месте. Это очень замедляло действие. Правда, в этом была и положительная сторона: вы можете вообразить отрицательное влияние на жертву.

Жертва. Я это слышал.

— Если он или она не были уже в обмороке, понятно. Однако нечего было и думать затачивать нож заранее. Аттик полагает, что, даже бездействуя, особенно в ножнах, лезвие притупляется. Однако заточка — скучный процесс. Он начинал с грубого бруска, используя не смазку, а собственную слюну, и продолжал на тонком, доводя до совершенства и полной готовности.

Мне показалось, что я уловил глубинную аналогию между способами, которыми зарабатывали на жизнь я и Аттик, профессионалы-резчики, однако я придержал язык.

— Постольку, поскольку нашей скромной жертве приходилось созерцать весь процесс, он обладал некоторой внутренней психологической ценностью. Однако мы находили, что он отнимает слишком много времени, и в целом, — она тонко улыбнулась, — неудобен.

Ее улыбка дрогнула и погасла, когда она тяжело ерзнула на троне.

— Мы сошлись на «Кровавой Мери». Замена лезвия достаточно сходна с древним ритуалом заточки, чтобы удовлетворить традиционалиста Аттика. Тедди нравится производить замену: он находит какое-то удовольствие в закручивании винта. В то же время клиенты «Кровавой Мери» до сих пор не жаловались.

Царственная шутка вызвала идиотскую улыбку, на изуродованном лице подданного.

— Вы дадите нам знать, мистер Кестрел, если ощутите малейшее неудобство?

Тедди предъявил свое орудие, подав его Аттику рукоятью вперед на тыльной стороне запястья. Аттик взял рукоять и повернул новое лезвие к тусклому свету, попробовал его пальцем и сбрил несколько волосков на тыльной стороне ладони.

— Миссис Ренквист, — выдавил я, — позвольте сказать.

Так, словно я прервал ход обряда, она выждала мгновенье, прежде чем ответить с легчайшим налетом неудовольствия:

— Да, мистер Кестрел.

— Прежде… чем мы приступим… не хотите ли услышать о перстне?

— О перстне, мистер Кестрел? — переспросила и она склонила голову набок. — О каком перстне?

— Ну конечно о перстне Теодоса.

Я отвел от нее взгляд, чтобы покоситься на Тедди и Аттика. Аттик лезвием срезал крошечный заусенец на большом пальце.

— Гранатовом.

Я снова смотрел на нее.

— Разве не из-за этого перстня все началось?

Она погладила подбородок указательным пальцем.

— Разве, мистер Кестрел?

— А если нет, какого же черта… я хочу сказать, за последнее время было убито много людей. Я предполагал, что…

— Ах-а-ха, — протянула она, грозя мне пальцем.

— Что?

— Людей убивают, когда они не повинуются своей императрице, — словно наставляя ребенка, произнесла она.

— Э… вы моя императрица?

Впервые со времени моего появления на лице миссис Ренквист отразилось явственное неудовольствие. При этом она не смотрела на меня. Казалось, что внезапный сердечный спазм обжег ее изнутри, прервав важное светское мероприятие. Мгновенье, которое пройдет, — должно пройти.

— Мистер Кестрел.

Она сделала паузу, чтобы совладать с раздражением.

— У вас нет перстня, мистер Кестрел. И никогда не было.