Тайна скарабея

Под стрельчатой аркой была двустворчатая дверь, обитая латунью, с орнаментом из красных и синих витражных стеклышек – комната освещалась только разноцветным светом, проходящим сквозь них. Под высоким потолком висел тяжелый латунный канделябр с желтыми стеклянными плафонами. У противоположной от двери стены, увешанной картинами, стояло древнее потертое кресло с круглой широкой спинкой. В нем сидел полный мужчина с черной эспаньолкой. Он был в длинной белой одежде и поприветствовал вошедших, протянув им навстречу руки, даже не вставая с места, словно они были старыми друзьями. Его круглое лицо блестело, а маленькие глаза горели, как у ребенка.

Источающий дружелюбие хозяин хотел знать, откуда прибыли гости, какой они национальности и есть ли в их карманах хоть немного денег. А как только узнал, что они французы, сразу же начал болтать на хорошем французском. Балое был удивлен.

Его звали Абдель Азиз Зухейми, объяснил странный человек и поклонился, положив правую руку поперек груди.

По профессии он был художником, но поскольку ни один человек не может прокормить себя рисованием, так как Аллах наполнил красками землю в изобилии, ему приходится сдавать свой дом гостям. Это против закона государственного, но не против воли Аллаха всемогущего, который хотя и запрещает ростовщичество, но позволяет человеку искусства этим заниматься для пропитания. Он все это рассказывал гостям, спрятав руки в рукава своего белого одеяния, как будто что-то скрывал, и тихо хихикал, как джинн из сказок «Тысячи и одной ночи».

Хассан сказал что-то художнику по-арабски. Жак и Рая не поняли, но сообразили: таксист сообщил, что у них, несмотря на потрепанный вид, есть деньги. В конце концов он отрекомендовал их Зухейми-бею и сказал, что о цене они уже договорились.

Как и было условлено, Балое заплатил водителю десять долларов, и Хассан, артистично кланяясь, удалился.

Когда Абдель Азиз увидел доллары, которые Жак вытащил из кармана, то вскочил (теперь стало видно, что он невысокого роста), хлопнул в ладоши, и из боковой двери появился старый тощий слуга. По энергичному кивку своего хозяина он вынес гостям два черных стула с плетеными сиденьями и спинками и сделал знак, что они могут присесть. Затем слуга удалился, но вскоре подал чай в маленьких стаканчиках.

Тем временем Зухейми-бей со всем восточным многословием, ссылаясь на убогую жизнь одаренного художника, правило гостеприимства и просто доброе сердце, назвал цену, за которую они могут здесь жить, пока им не надоест, – сто долларов в неделю. Он улыбнулся и поднял плечи, так что его и без того маленькая шея исчезла. Теперь голову от туловища, похоже, отделял только вздувшийся двойной подбородок. Сотня долларов была приемлемой для Балое ценой, но он знал, как нужно обращаться с людьми, подобными Абделю Азизу. Он отставил в сторону стаканчик с чаем, молча взял свою дорожную сумку, схватил Раю за руку и сделал вид, что собирается уходить. Тогда Абдель Азиз быстро поднялся и направился к ним с распростертыми руками, загораживая выход:

– Если указанная сумма слишком высока для вас, назовите, сколько вы готовы заплатить.

– Половину, – сухо сказал Балое.

Толстяк воздел руки к небу и начал сетовать, что ему, Абделю Азизу Зухейми, талантливейшему художнику со времен Эль Греко, приходится сдавать унаследованное имущество за паршивые доллары. Потом он протянул Балое руку и сказал, улыбаясь:

– Договорились, мосье, пятьдесят долларов в неделю. Только вы платите вперед.

Балое заплатил толстяку пятьдесят долларов, и Зухейми сунул банкноту в карман. Впоследствии Балое жалел, что не запросил меньше. Он был уверен, что Абдель Азиз согласился бы и на четверть предложенной суммы. Потеря лодки, перелет в Вади-Хальфу и круиз из Порт-Судана в Сафагу урезали их финансовые возможности до тысячи долларов, а на изготовление фальшивых документов наверняка уйдет остаток суммы. Чем же заплатить за авиабилеты? Положение их было не из лучших.

Абдель Азиз Зухейми проводил своих гостей через боковую дверь по узкому коридору без окон к лестнице с широкими низкими ступенями. Толстяк так быстро побежал наверх, что Рая и Жак едва за ним поспевали.

На четвертом этаже Зухейми перевел дыхание и объяснил, что хотя он не знает имен своих гостей, его это и не интересует. Он обычно дает приют иностранцам, все очень знатные люди – «на должном уровне», как он выразился.

Коридор слева от лестницы упирался в стрельчатое окно. Абдель Азиз открыл перед беглецами дверь в комнату (ванная, по словам хозяина, находилась в противоположном крыле). Потом он пожелал им благословения Аллаха, поклонился, скрестив руки на груди, и исчез. Рая обняла Жака. Наконец они чувствовали себя в безопасности после недели скитаний. Никто, даже Зухейми, не знал, кто они такие. И они как-нибудь уж разыщут человека, который сможет сделать им документы. Каир – это горнило возможностей.