Тайна соборов

На каком языке, каким образом мне высказать своё преклонение перед этими молчащими шедеврами, безгласными, немыми учителями, засвидетельствовать им свою признательность, наполняющую сердце благодарностью за всё то, что с их помощью я сумел оценить, узнать, разгадать?

Но разве они и впрямь безгласны и немы? В этих каменных книгах фразы выражены барельефами, мысли — стрельчатыми арками. Не менее красноречив и сам неистребимый дух, что исходит от их страниц. Более доходчивые, чем их младшие собратья — манускрипты и печатные книги, — они превосходят их тем, что просто, бесхитростно и с благолепием проявляют единый абсолютный смысл, очищенный от украшательства, намёков, литературной двусмысленности.

«Язык камня, на котором говорит это новое искусство, — справедливо замечает Ж. Ф. Кольф[7], — одновременно и ясный, и величественный. Он обращён и к простым людям, и к высокообразованным. Какой возвышенный язык у каменной готики! Песнопения Орландо де Лассю⁽¹⁾ или Палестрины⁽²⁾, органные произведения Генделя или Фрескобальди⁽³⁾, оркестровые сочинения Бетховена или Керубини⁽⁴⁾ и превосходящее все их произведения простое и суровое — может быть, единственно истинное — григорианское пение лишь налагаются на те эмоции, которые возбуждает сам собор. Горе тем, кто не любит готической архитектуры! Эти душевно обделённые люди вызывают жалость».

Святилище традиции, науки и искусства, готический собор не следует рассматривать лишь как здание, сооружённое во славу христианства; скорее, это обширное воплощение в камне идей, стремлений, веры народа, некое совершенное целое, на которое можно без опасения полагаться, когда стоит задача проникнуть во внутренний мир наших предков, какой бы области это ни касалось: религиозной, светской, философской или социальной.

Благодаря смелости сводов, благородству нефов, впечатляющим размерам и красоте исполнения, собор являет собой самобытное, удивительно гармоничное творение, значимость которого, судя по всему, выходит за рамки собственно богослужения.

Если тишина и благоговейная обстановка, создаваемая призрачным многоцветием витражей, приглашают к молитве, располагают к размышлению, то внутреннее убранство собора, его архитектоника и отделка с удивительной силой настраивают не на столь душеспасительный лад, распространяют более мирской и, не побоимся этого слова, чуть ли не языческий дух. Помимо религиозного вдохновения и религиозного пыла здесь нетрудно обнаружить отражение многочисленных забот, занимавших великую душу народа, его убеждений, силы воли, образа его мыслей во всей их сложности, отвлечённости, полноте, во всём их своеобразии.

В собор приходят на богослужение: в горе и в радости, в составе похоронной процессии и в дни церковных праздников, но не только. Здесь под предводительством епископа проводят политические собрания, здесь обсуждают цены на зерно и скот, суконщики договариваются о стоимости тканей, сюда спешат, чтобы обрести поддержку, испросить совета, вымолить прощение. И едва ли не каждая артель является в собор освятить шедевр своего нового члена и раз в год почтить память своего святого покровителя.

В прекрасную эпоху Средневековья здесь случались и другие столь притягательные для толпы церемонии, в частности праздник дураков (или мудрецов), когда необычное праздничное шествие — шутовской папа, служители, ревнители, простой народ, шумный, проказливый, весёлый народ Средневековья, который переполняли жизненные силы, охватывали воодушевление и восторг, — покидало церковь и обходило город… Забавная сатира на невежественное духовенство, вынужденное подчиняться авторитету Сокровенного Ведения, подавляющего своим неоспоримым превосходством. Ах, этот праздник шутов с карнавальной колесницей, представляющей триумф Вакха, влекомой кентавром и кентаврессой, голыми, как и сам бог, и в сопровождении великого Пана! В готических нефах хозяйничал непристойный карнавал: выходили из воды нимфы и наяды; олимпийские боги — Юнона, Диана, Венера, Латона встречались не где-то там, в облаках, не на балетной сцене, а прямо в соборе, чтобы послушать мессу. И какую мессу! Сочинённую согласно языческому ритуалу посвящённым Пьером де Корбеем⁽⁵⁾, архиепископом Санса, мессу, во время которой паства в году 1220-м издавала радостные вакхические вопли «Эвое! Эвое!», а хор в неистовстве отвечал:

Нœс est clara dies clararum clara dierum!
Hœc est festa dies festarum festa dierum![8]