Тайна соборов

Однако подобная структура нужна не только при получении Эликсира (Философского Камня), но, что немаловажно, и при его принятии. Попытки представить Эликсир бессмертия каким-то сверхзамечательным лекарством — а такое мнение встречается и в трудах алхимиков, не говоря уже о писаниях шарлатанов, — вызывает протест, как и всякое сведение сакральных истин к простым банальностям. В действительности принятию Эликсира должно предшествовать нравственное совершенствование вкупе с практикой мистического созерцания.

Первое указание на этот счёт, дошедшее до нас из глубины веков, принадлежит алхимику II в. н. э. Болосу: «Люди, которые в неразумном стремлении пытаются изготовить лекарство, исцеляющее душу и освобождающее её от всяких невзгод, не отдают себе отчёта в том, что идут к своей погибели» (Festugière D.P. La Révélation d'Hermes Trismegiste. Т. 1. L'astrologie et les sciences occultes. — Paris, 1986, p. 260–261).

Представление же об алхимии как о пути спасения, предполагающем совершенное знание о Боге, связано с именем Зосимы Панополитанского (III в.).

Адепт, приступающий к Великому Деланию, успокаивает ум, умеряет страсти; совершенное же знание о Боге, добываемое путём интуитивного прозрения, способствует образованию бессмертного зародыша, т. е. той самой невещественной структуры, которая и приводит к успешному завершению Великого Делания.

Роберт Фладд, в частности, утверждал, что «…Христос есть краеугольный камень алхимического храма, а также таинственный порошок проекции, трансформирующий основные субстанции, с которыми он соприкасается. Становление Христа в каждой человеческой душе представляет Великую Работу…» (Мэнли П. Холл. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии. — Новосибирск: Наука, 1992, с. 396).

О направленности адепта к Творцу всего сущего говорит в своих комментариях к серии старинных алхимических рисунков, известных под названием «Mutus Liber», Пьер Дюжоль (Магофон): «Стремление создания к своему создателю может благоприятно сказаться на установках алхимика, так как свет проистекает от Бога». (Limojon de Saint-Didier. Le Triomphe hermétique préc. du Mutus Liber avec une hypotypose explicative de Magophon. — Paris: Denoël, 1971, p. 28). При этом он добавляет, что упорный и зачастую опасный труд алхимика сам по себе сродни молитве.

Тут, однако, возникает деликатный вопрос: насколько алхимическая традиция совместима не просто с религией, а именно с христианством. Ведь было бы нелепо отрицать гностические корни алхимического знания. Но и отцы церкви отличали истинный гносис от лжеименного. Алхимики, как это ни покажется странным на первый взгляд, во многом опирались на патристическую литературу и даже объявляли некоторых христианских богословов (Фому Аквинского, Альберта Великого) своими соратниками. Здесь не место обсуждать, действительно ли алхимические произведения, приписываемые перу этих богословов, написаны ими самими. Во всяком случае, было бы странно приписывать их людям, относившимся к алхимической традиции враждебно или даже неблагосклонно.

Алхимики и христианские богословы использовали схожий аллегорический язык. Так, например, вода обозначала Святого Духа и одновременно человеческую природу Христа. Кстати, многие (не все, разумеется) непонятные — зачастую кажущиеся нарочито непонятными — выражения в трудах алхимиков нетрудно расшифровать, обратившись к богословским работам того времени.

Но главное даже не в этом. Главное — в важном отличии алхимических воззрений от гностических (при всём многообразии гностических систем) и их сходстве в этом отношении с христианской доктриной. Для гностика мир не просто во зле лежит, он сотворён во зле, сам есть зло, плоть не просто подвержена греху, а есть нечто принципиально враждебное духу, старающемуся по мере сил от неё освободиться. Гностик чает не преображения мира и своей плоти, как его части, он стремится вырваться из плена, в котором держит его этот мир, и из темницы, которую представляет собой его плоть.

Для христианина это не так. И цитат тут можно привести сколько угодно. Например, св. Григорий Палама пишет:

«…Подобные вещи пристало говорить еретикам, которые называют тело злом и изваянием лукавого, а мы злом считаем только пребывание ума в телесных помыслах, в теле же никак не злом, раз само тело не зло» (Св. Григорий Палама. Триады в защиту священно-безмолвствующих. — М.: Канон, 1995, с. 41. Перев. В.Вениаминова).

А в псалме 62 об этом сказано ещё более кратко: «Сердце моё и плоть моя возрадовались о Боге живом» (Пс., 62:2).

Если плоть, ещё не преображённая, способна радоваться о Боге живом, то кто дерзнёт лишить её ещё большей будущей радости, долженствующей наступить после смерти!