Тайна сокровищ Заколдованного ущелья

– Вот тебе на! Что это за государственный служащий, который отказывается помочь другому слуге государства? Да еще в таком деле, которое на благо людям… При чем тут донос? Подручный чайханщика говорит, что тот контрабандой занимается. Это хорошо, по-твоему? Правда это или нет? Если правда, он поступает плохо, приносит вред, сбивая с толку людей. Твой долг, долг каждого честного человека – воспрепятствовать этому. Вот я тебе и говорю: ты обязан перед Богом, перед собой, перед своей родиной.

Тут он широко развел руками, дабы продемонстрировать беспредельность этой родины, и на минуту умолк, чтобы его назидательные речи оказали большее действие. Но тишину нарушил раздавшийся с озаренного золотым светом кладбища за его спиной горестный вопль: «В каком же из благодеяний Господа вашего вы усомнитесь?!» Жандарм завел все сначала:

– Тебе надлежит выполнить свой долг. Какой же это донос? Ведь если окажется, что тот человек ни в чем не виноват, то это будет твоя заслуга, значит, ты разобрался и выяснил, что все это был только наговор. Опять же выходит, ты доброе дело совершил. Какое же это доносительство!… Плохо в пользу иностранцев шпионить. А я государственный служащий, разве я похож на иностранца?

Молодой человек остановился, повернулся спиной к школьникам на площадке, тень жандарма упала на его грудь.

– Ты – жандарм, я – учитель, – решительно сказал он. – Я же не прошу тебя, чтобы ты давал уроки этим детям…

Он тоже выдержал паузу, чтобы дать жандарму лучше прочувствовать его слова, паузу, которая тотчас заполнилась криками футболистов и заунывными голосами кладбищенских плакальщиков, читающих суры из Корана над могилами. Помолчав, учитель продолжал:

– Я не сделаю ничего во вред людям.

И он опять зашагал к ребятам, гонявшим мяч по полю.

13

Едва молодой учитель вышел из дома, к нему бросился шурин крестьянина.

– Какая там контрабанда, голубчик? – заговорил учитель. – Контрабандисты не такие люди, чтобы их каждый встречный в лицо знал, они по деревням не живут. Дутое это все дело. Он и ко мне приходил, уговаривал меня в шпики записаться. Надувательство сплошное.

Теперь они шли деревенской улицей. Попадавшиеся навстречу дети здоровались с учителем. Шурин крестьянина подумал, потом сказал:

– Правильно вы говорите. Ведь тот-то, чайханщик, значит, – он все время Баба-Али разыскивал. Я так полагаю, Баба-Али ему деньги должен. Он несколько раз у Масуме, сестры моей, спрашивал о нем. У муллы тоже побывал, о том же допытывался…

– Я сам, правда, его не видел… Но вероятно… Вероятно, этот чайханщик тоже инспектор, из полиции, – ответил учитель. – Да наверняка. Откуда тут контрабандисты? Это он для отвода глаз приходил. Тут какая-то хитрость.

Пока они шли по улице, ребята, собиравшиеся к школе, то и дело здоровались с учителем. Шурин задумчиво сказал:

– Что-то тут все-таки нечисто…

– Ясное дело, – подхватил учитель, – чайханщик и контрабанда только предлог.

– Конечно, вы человек ученый, – заключил его собеседник.

Закурив сигарету, учитель спросил:

– А как поживает Масуме-ханум? Сынок ее, Ахмад-Али, здоров?

Но шурин был полностью погружен в свои мысли.

– Так что мне делать-то? Учитель выдохнул дым.

– Выбрось все это из головы. Как будто бы и не видал никакого жандарма. А если он снова заявится, начнет вопросы задавать, что ты сделал, скажи ему: мол, ты о чем? Да я все это забыл. Словом, выкинь из головы. Как будто ничего не было. Ни ты, ни я не видали ни жандарма, ни чайханщика.

14

В полдень шурин задами возвращался из садов к дому. Закинув лопату на плечо, он размышлял о своих делах, когда натолкнулся на старосту. Тот неожиданно появился из проулка и окликнул его:

– Эй, парень! Погоди-ка.

Шурин оглянулся, увидел старосту и почтительно отступил.

– Здравствуй, староста!

Вид у старосты был удрученный.

– Здорово, – буркнул он, не замедляя шага. Парень послушно последовал за ним.

– Чего тебе жандарм говорил, а? – спросил староста. Такого вопроса шурин не ожидал. В замешательстве

он спросил:

– Жандарм?… Какой такой жандарм?

Как ни надувался староста, демонстрируя важность своего сана и собственную гордость, как ни скрывал глодавшую его тревогу, она все же то и дело прорывалась. Он пробормотал:

– Ходит тут один, тень на плетень наводит…

– Я не видал, – счел за лучшее заявить шурин.

Тут староста, дабы обрести утраченную уверенность, попытался переложить свои опасения на плечи собеседника:

– Он ведь из-за жалобы Резы приходил. Ты вот поколотил его…

Шурин внезапно оказался перед необходимостью оправдываться. Он начал:

– Ну, было дело, поколотили его; так ведь он с ума сошел! Взял и ни с того ни с сего прикончил рабочего вола! Да ты ведь и сам был там… Какие могут быть жалобы? Ну и ну!

Но староста настаивал:

– По жалобе Резы приходил, точно. Ты его избил, а кроме того, забрал из дома все его имущество.

Шурин опешил, умоляющим голосом он пролепетал: