Лесная речка как новая сказка. Деревья остановились, снег засверкал. Ни дорог, ни троп. Мы идем по непроторенному снежному покрову. Деревья словно стражи покоя. Толстые стволы их подходят близко друг к другу. Ветви кедра, раскидистые вершины сосен, кроны елей местами переплелись, смешались настолько, что не проскользнуть сквозь них даже солнечному лучу. А солнце низкое, морозное. Ловко лавируя между деревьями, идем мы по лесу. Как охотники идем, как настоящие манси. Птиц видим: сами они беленькие, носы черные, глаза черные. Что это такое? У меня был лук. Натянул его. Запела стрела.
Одна птица упала. Другие улетели. Смотрим: не куропатка ли? Наверно, она самая. Глаза черные, носы черные, сами беленькие. Крылья не помогли ей.
Стрелы мои оказались сильнее крыльев птицы. Значит, и сам я сильнее птиц! Хорошо быть добытчиком птиц. Хорошо чувствовать себя сильнее крылатых.
Погода очень тихая. Очень хорошая погода. Сосна стоит, не шелохнется. Под сосной снег замусорен: валяются ветки, лишайник, сосновые иглы и шелуха от кедрового ореха. Вокруг дерева пороша. На ровном снегу беспорядок. Кто здесь безобразничал? Какой зверек? Пороша вела от дерева к дереву. Значит, здесь кто-то шел. Кто-то на дереве, должно быть, сидит.
«Цок!» — раздался сверху пронзительный свист.
Я смотрю вверх, на заснеженные ветви сосны: ничего там нет.
«Цок! Цок!» — повторился свист. Затрепетала вершина кедра, который стоял недалеко от сосны.
«Цок! Цок!» И с вершины кто-то метнулся на соседнюю пихту.
Ожила ветка пихты, качается. Смотрим — видим зверька в пушистой шубке.
— Давай-ка я стрельну, — говорит Кирилл.
Луки и стрелы у нас всегда с собой. И в школе после уроков каждый день ходили стрелять в цель. Кирилл натягивает лук, хладнокровно целится, стреляет. Ударяясь о ветки, сбивая шелуху, вниз летит серый комок меха. Белка. Лежит в снегу в той же позе, как в тот момент, когда она сидела на ветке, когда ее поразила стрела. Головка с острыми стоячими ушками запрокинута вверх. Лапки взметнулись к самому подбородку. Задние ноги и хвост распластались — готовились к большому прыжку, стремились к новой высоте, к свету, жизни… Кажется, вот вскочит этот прыткий зверек, взметнется по стволу серым пламенем, качнется ветка, другая, запляшет дерево, радуясь жизни. Но дерево не оживает. Снег мертвый. Зверек недвижим.
Кирилл бежит к своей добыче. Берет зверька в руки. Рассматривает. Довольная улыбка расплывается на его лице. Попал острием стрелы в голову. Чуть-чуть не в глаз.
— Поторопился, — говорит Кирилл. — В следующий раз надо попасть прямо в глаз. Наш дедушка, говорят, стрелял белке в глаз.
Кирилл был подпоясан красивым дедушкиным поясом. На поясе зубы медведей, росомах, лосей. Много зверей убивал когда-то дедушка. И Кирилл не хочет отставать. Вот уже первого зверька убил. Надо бы снять шкурку белки да и повесить ее на пояс. Из костяных ножен вытаскивает Кирилл большой дедушкин нож, надрезает шкурку на лапах, потом у подбородка, затем быстро стаскивает ее, как чулок снимают с ноги, вывернув наизнанку, мездрой наружу. Все делает так, как дедушка делал на охоте. Не раз он брал нас с собой. Ободранная тушка белки кого-то напоминает. Но кого? А-а-а! Так она на ящерицу похожа! Такая же продолговатая голова, длинное туловище, лапы. Вместо пушистого хвоста голый обрубок. И ящерицы обрубают свои хвосты… Мы сами видели это, а не только слышали. Тушка белки похожа на ящерицу. Видно, белка была когда-то ящерицей. Ползала по земле, а не летала-прыгала по ветвям высоких деревьев.
А медведь, с которого сияли шкуру, похож на человека. Сами видели недавно, когда охотники убили медведя…
«Медведь тоже человек, — говорит дедушка, — только дремучий лесной человек. Дикий он. Потому в берлоге живет. А если убьешь его, устроишь медвежий праздник, он вновь прозреет. Станет или человеком, или духом, богом или червячком, или ящерицей, или просто ветром.
Все рождаются и умирают, потом вновь рождаются то в одном облике, то в другом. Все зависит от поступков, которые совершал ты в своей жизни, — утверждает дедушка. — Но стремятся все быть духом высшим — человеком. Нелегко достичь высшего, просветленного состояния. Трудно достичь совершенства, но к этому надо стремиться».
«Интересно, кем я был? — думает Кирилл. — Может, вправду росомахой, как говорит, смеясь, бабушка. У-уф! Плохо быть росомахой. Росомаха черная, лохматая, вонючая, злая… К тому же ее люди зовут разбойницей, ворюгой. Нет! Нет! Я не мог быть росомахой. Нярмишка меня просто дразнит. Он такой колючий…»
— У-уф! Вот ее следы! — воскликнул Кирилл, увидев глубокие ямы на снегу, точно нарисованные через ровные промежутки большого снега. Вертлявая росомаха шла, видно, как обычно, прыгая, виляя толстым задом, махая пушистым хвостом.