Тайна Сорни-най

Белая ночь,
Бледнолицая ночь-северянка,
Дочь солнца и сумеречной синевы
Сиреневого апреля.
Плывет над хрустальными льдами,
Над льдистыми снегами…
И звезды-невидимки померкли
В сиреневом апрельском небе.
Тонет круглая луна,
Не звенит, как бубен,
Стала невидимкой.
Половодьем света
Плещется белая ночь
В сиреневом небе.
В небе весна.
Белая синева.
Белая ночь.
Небо проснулось.
А земля спит.
Лед стоит.
Синий лед.
Хрустальный лед.
Хрустальным холодом дышат
Сиреневые сугробы.
В темно-сиреневых кустах
Замерла ночь…
Мрачный холод.
Сиреневатые пуночки,
Легкокрылые пуночки,
Пролетая с сугроба на сугроб,
О чем-то щебечут.
Может, о тепле щебечут?
Может, тепло разносят?
Лучисто и морозно
На земле и в небе…
Земля еще дремлет.
Небо уже проснулось.
Небо плещется солнечным,
Солнечным светом.
В половодье света
Плывет весенняя ночь.
Сиреневая ночь.
Белая ночь
Сиреневого апреля.

Эй, тронулся лед.

Река ожила.
Живая вода
По реке поплыла.
И ты,
        старый снег,
Не лежи, не зевай.
Уплывай, уплывай.
Все горе возьми,
Что принес старый год.
Пусть счастлив
                       и весел
Будет народ.

Мне снится сон. Снится белая ночь. Я с мамой иду по большому лесу. Над темными деревьями светлое небо. Светло-бирюзовое небо. Не шелохнется дерево. Не всплеснет фиолетовая гладь воды. Беззвучна черная тайга. Тайга спит в белом сумраке. Спят звери, птицы.

Белая ночь. Светло. Странно, загадочно в тайге, и на речке, и в деревне. Как будто день. Тишина. Изредка по-ночному взлает собака — и снова тишина. Пугают ночные звуки при сияющем свете. В такую необычную ночь вся природа кажется особой и уводит меня в сказочный мир грез.

Лес медведем
Темным встал.
Дальше горы:
Там Урал…
За Уралом
Где-то, знать,
Солнце село
Отдыхать.
Прикорнуло
На часок…
Белый сумрак
Наземь лег.

Мы с мамой идем по большому загадочному лесу. Темные деревья окутаны сумрачной тенью. Дорога. Большая дорога. По обеим ее сторонам растут цветы. Желтые и красные цветы. Я иду рядом с мамой, ни о чем не думая, гляжу на цветы.

«Можно рвать только красные цветы, — говорит мама, — желтые ядовитые».

Боролись два богатыря, два духа. Добрый дух и злой дух. Бились до того, что истекали кровью. От злого духа лилась желтая кровь, от доброго — красная.

Я выпустил руку мамы и остановился, чтобы сорвать ей цветок. Большой красный цветок, качавшийся на высокой ножке. Какой странный цветок! Не то красный, не то желтый. Шаманский цветок! Я понюхал его. И удивился: красный цветок на глазах превратился в желтый. Я бросил этот гадкий шаманский цветок на землю, растоптал его, как противного зверька. Обернувшись к маме, я увидел, что ее уже нет.

«Мама! — крикнул я. — Где ты? Зачем ты прячешься?»

Я побежал в лес, но и там ее не оказалось. Я готов был расплакаться. В лесу было жутко и пусто. Вдруг совсем рядом я услышал голос:

«Я здесь, сынок! Разве ты не видишь?»

Но я никого не видел.

«Я здесь. Почему ты не идешь сюда?»

Я понял: голос доносился из колючих кустов шиповника. Я бросился туда, но вместо мамы увидел шамана Нярмишку. Он корчил страшные рожи и показывал мне язык. Язык у него длинный, красный. И он вытягивал его все больше и больше, будто языку не было конца. Длинный шаманский язык весь покрыт красно-желтыми пузырями. Я хотел бежать, но не мог сдвинуться с места. Ноги мои точно приросли. Вдруг все исчезло — и цветы, и деревья, и шиповник. Я хотел кричать, но не мог: горло будто перехватило, язык словно примерз. На щеках замерзали слезы.

Когда я проснулся, увидел наклонившуюся надо мной маму.

— Ах ты, соня! — говорила она. — Разве ты забыл, что сегодня день Большого Солнца. Твой день. — Серые глаза мамы загадочно блестели. — Вот тебе подарок, — сказала она, положив сверток на постель. Кивнула мне и вышла из комнаты.