Тайна сталинских репрессий

Ответ Левина: Когда встал вопрос о необходимости ослабить организм Пешкова настолько, чтобы он захворал, я предложил обратиться к Крючкову, чтобы он воздействовал на слабую сторону Максима Пешкова, использовал его пристрастие к спиртным напиткам. С этим я обратился к Крючкову, предварительно спросив, говорил ли с ним Ягода. Он ответил утвердительно, и я договорился с ним, что он будет максимально спаивать М. Пешкова и добьется того, чтобы тот заболел. Крючков это выполнил и, когда Максим Пешков заболел, мы, т. е. я и Плетнев, уже действовали сами.

Вопрос Крючкову: Вы подтверждаете только что показанное Левиным?

Ответ Крючкова: Да, он говорит правду.

Вопрос Левину и Крючкову. Таким образом, вы, получив задание от Ягоды умертвить М. А. Пешкова и М. Горького, выполнили эти преступления. Признаете себя в этом виновными?

Ответ Левина: Признаю.

Ответ Крючкова: Признаю»[17].

А вот доклад руководству Лубянки о поведении подследственного Ягоды в тюрьме от одного из его приятелей. Фамилию этого человека мы уже встречали в отчете о расходах Административно-хозяйственного Управления НКВД СССР.

«Сообщение В. М. Киршона о поведении Ягоды в тюрьме

Майору госбезопасности тов. Журбенко

Ягода встретил меня фразой: «О деле говорить с Вами не будем, я дал слово комкору на эти темы с Вами не говорить».

Он начал меня подробно расспрашивать о своей жене, о Надежде Алексеевне Пешковой, о том, что о нем писали и говорят в городе.

Затем Ягода заявил мне: «Я знаю, что Вас ко мне подсадили, а иначе бы не посадили, не сомневаюсь, что все, что я Вам скажу или сказал бы будет передано. А то, что Вы мне будете говорить будет Вам подсказано. А, кроме того, наш разговор записывают в тетрадку у дверей те, кто Вас подослал».

Поэтому он говорил со мной мало, преимущественно о личном.

Я ругал его и говорил, что ведь он сам просил, чтоб меня посадили.

«Я знаю, – говорит он, – что Вы отказываетесь. Я хотел просто расспросить Вас об Иде, Тимоше, ребенке, родных и посмотреть на знакомое лицо перед смертью».

О смерти Ягода говорит постоянно. Все время тоскует, что ему один путь в подвал, что 25 января его расстреляют и говорит, что никому не верит, что останется жив.

«Если б я был уверен, что останусь жив, я бы еще взял на себя бремя всенародно заявить, что я убийца Макса и Горького».

«Мне невыносимо тяжело заявить это перед всеми исторически и не менее тяжело перед Тимошей».

«На процессе, – говорит Ягода, – я, наверно, буду рыдать, что еще хуже, чем если б я от всего отказался».

Однажды, в полубредовом состоянии он заявил: «Если все равно умирать, так лучше заявить на процессе, что не убивал, нет сил признаться в этом открыто».

Потом добавил: «Но это значит объединить вокруг себя контрреволюцию – это невозможно».

Говоря о Тимоше, Ягода упомянул однажды о том, что ей были переданы 15 тысяч долларов. Причем он до того изолгался, что стал уверять меня, что деньги эти без его ведома отправил на квартиру Пешковой Буланов, что конечно абсолютно абсурдно.

Ягода все время говорит, что его обманывают, обещав свидание с женой. Значит, обманывают и насчет расстрела. «А если б я увиделся с Идой, сказал бы несколько слов насчет сынка, я бы на процессе чувствовал себя иначе, все перенес бы легче».

Ягода часто говорит о том, как хорошо было бы умереть до процесса. Речь идет не о самоубийстве, а о болезни. Ягода убежден, что он психически болен. Плачет он много раз в день, часто говорит, что задыхается, хочет кричать и вообще раскис и опустился позорно.

В. Киршон»[18].

Несколько слов об авторе документа. Владимир Михайлович Киршон родился в 1902 году в Нальчике в семье юриста и при советской власти сделал прекрасную карьеру. Одна из причин – прекрасный послужной список родителей. Отец в качестве адвоката защищал в суде революционеров, а мать два раза отбывала тюремное заключение в Петропавловской крепости, один раз с маленьким сыном. С середины двадцатых годов прошлого века Владимир Киршон целиком посвятил себя литературной деятельности. Автор восьми пьес (с успехом демонстрировались на сценах театров различных городов СССР) и нескольких сборников критики. Дружил с Генрихом Ягодой – часто бывал у него дома. По делу последнего использовался следствием для получения информации. Говоря другими словами, был «наседкой» в тюремной камере. В это время он уже и сам находился под следствием – был арестован 29 августа 1937 года по обвинению в троцкистской деятельности. Военной коллегией Верховного суда СССР 21 января 1938 года приговорен к расстрелу, а спустя неделю его расстреляли. Реабилитирован в ноябре 1955 года за отсутствием состава преступления.

А между тем шла подготовка уголовного дела для передачи его в суд.

«Протокол допроса обвиняемого