Там, как он и предвидел, его ожидал ледяной прием. Энн, смерив его укоризненным взглядом, едва Ален показался на пороге дома, выдала гневную тираду:
— Наконец соизволили явиться под родной кров! Как, по-вашему, должна чувствовать себя жена, когда ее спрашивают, где муж, а ответить нечего?
Ален пытался сохранить подобие непринужденности, но это никак не избавило его от вскипавшего раздражения.
— Кому я так срочно понадобился?
— Вашим больным — вернее, тем немногим, кто остался, — у вас ведь теперь времени и на них нет, поскольку целыми днями вы околачиваетесь у доков в поисках этого ничтожества, вашего подмастерья, который скорее всего просто решил смыться от вас. Ну а по ночам, как водится, вы бегаете по шлюхам!
Раздражение Алена перешло в ярость.
— Ошибаетесь, мадам, — бросил он в ответ. — Я сейчас не от шлюхи.
— Да от нас за милю несет этой вашей шлюхой! И это не впервые. Валяетесь с самыми грязными потаскухами. Смотрите не притащите домой постыдную хворобу!
Тут Ален утратил чувство самоконтроля. Схватив Энн за плечи, он с силой тряхнул ее.
— Не смейте называть эту женщину шлюхой, слышите! Кому-кому, а вам помалкивать бы. Вы и есть самая настоящая шлюха, прижившая неизвестно с кем вашего ублюдка, которого норовите подсунуть мне!
— Оставьте ее, Христа ради, — вмешалась сбежавшая вниз Элизабет.
Ален, опомнившись, брезгливо оттолкнул Энн, и та, разрыдавшись, бросилась к тетке.
— Оставьте ее в покое! — возмущенно воскликнула Элизабет.
Ален повернулся к ней.
— Ну-ну, вы с ней всегда заодно, мадам. Уж не хотите ли вы убедить меня, что не знали о том, что Энн давно беременна?
Элизабет, спустившись с последней ступеньки, не спеша подошла к Риджуэю.
— Да нет, знала, конечно. Как я могла не знать? Но вы должны понять, что не Энн в этом повинна. Потому что ее отец, мой обожаемый свояк, превратил бы ее жизнь в ад, останься она под его крышей.
— Почему она в таком случае не женила на себе настоящего отца ребенка? — недовольно спросил Ален.
— Потому что это было никак нельзя.
— Нельзя? Почему же? Наверняка к нему у нее были куда более искренние чувства, чем ко мне.
Элизабет помрачнела и резко спросила:
— Вы на самом деле такой глупец, что ничего вокруг себя не замечаете? Энн изнасиловали!
Ален, не в силах ничего сказать, продолжал смотреть на нее. Гнев сменился сочувствием к Энн. Прежней ярости как не бывало.
— Но кто? Кто был этот негодяй? — наконец пробормотал он.
— Я вам этого сказать не могу. Спросите у Энн сами.
Рассеянно кивнув, Риджуэй повернулся и вышел в сад поразмыслить обо всем в одиночестве.
Только к вечеру, уже в спальне, он смог поговорить с Энн.
— Теперь я понимаю положение, в котором вы оказались. Вы были беременны, а мать, которая хотела вам помочь, внезапно погибла. Но почему вы тогда не рассказали мне обо всем? Я сумел бы вам помочь. Почему предпочли пойти на обман?
— Вы хотите сказать, что готовы были жениться на мне, принять чужого ребенка и растить как своего? — саркастически осведомилась Энн.
— Нет, по…
— Ну вот видите! Разве поступились бы вы своей свободой ради того, чтобы вызволить из беды какую-то там брюхатую дурочку! А по-другому помочь вы бы мне никак не смогли.
— Возможно, вы и правы, — вынужден был признать Ален. — Мне жаль, что вам выпало столько всего вынести. Но кто совершил над вами насилие?
— Поверьте, лучше вам этого не знать.
Сказав это, Энн скользнула под одеяло и закрыла глаза. Ален не стал пытаться разговорить ее, но в ту ночь забылся сном лишь под утро.
В День святого Якова враждующие флоты Англии и Голландии вновь сошлись в решающей схватке. На сей раз верх одержали британцы. Голландцам пришлось спасаться бегством, лишившись двадцати кораблей и свыше семи тысяч матросов. Британцы же потеряли всего один корабль, «Резолюшн», и примерно пятьсот членов экипажа.
Ален на лодке отправился в Чатем проверить, нет ли среди них Николаса. Раненых разбросали по пивным и харчевням, поскольку госпиталя для них не было. Риджуэй обошел все заведения и осмотрел раненых. Многие из матросов получили серьезные ожоги, кое-кто лишился руки или ноги. И хотя ему было не в диковинку видеть искалеченных в боях и раненых, на душе от этого легче не стало. Сколько же бед несут людям войны! Что до жалованья, то его наверняка им еще долго придется дожидаться, ибо казна была пуста. Ника Ален среди них не обнаружил.
Один из раненых жаловался на нестерпимую боль. Рана на ноге была обработана кое-как. Хирург не раздумывая взялся за дело. Выпросив у кабатчика бренди и чистых тряпок, он продезинфицировал и перевязал рану. Ален настолько углубился в работу, что не заметил подошедшего к нему человека.
— Вы военный лекарь, сэр?
Повернувшись, Ален увидел симпатичного вида мужчину лет сорока. Длинные, до плеч, темные волосы, вытянутое лицо, карие глаза и энергично вздернутый нос. Ухоженная эспаньолка, на манер королевской. Ален поднял с носилок раненого, куда присел передохнуть.
— Да, сэр, я лекарь. У меня лечебница в Лондоне. Но моего подмастерья насильно призвали на флот, вот я и пришел сюда в надежде найти его.