Тайна старой знахарки

— Мне это известно.

— Не могу с уверенностью сказать, но, видимо, в скором будущем его желание исполнится.

Аморе с улыбкой посмотрела на нее.

— Представляю, как счастлив будет узнать об этом сэр Орландо Трелони. Вы ему уже сказали?

— Нет, не сказала. Все еще не решаюсь — думаю, следует обождать немного, очень не хочется его разочаровывать. Ведь это у меня впервые.

Аморе заметила, как сияют глаза молодой женщины, и от души пожелала, чтобы надежды ее сбылись.

У дома на Лиденхолл-стрит Джейн вышла, Аморе осталась в карете дожидаться ее. Миновал час, и, когда двери дома распахнулись, леди Сен-Клер увидела четырех женщин.

— Миледи, я предложила миссис Форбс побыть нашей гостьей. Мой супруг не будет против, — пояснила Джейн. — Так как большинство прислуги весьма предано ее ныне покойному свекру, миссис Форбс не чувствует себя в безопасности в этом доме.

Аморе помогла Темперанции Форбс сесть в карету, за ней последовали Джейн, кормилица и служанка Ханна. По пути к дому судьи Джейн сказала:

— Темперанция готова под присягой дать показания о том, что ей известно об убийстве Энн Риджуэй и ее тетки.

— А что именно вам известно, мадам? — с нетерпением в голосе спросила Аморе.

Темперанция качала маленького Ричарда, спавшего у нее на руках.

— В день убийства я видела дочь убитой повитухи, — ответила она. — Энн Риджуэй пришла к нам в дом и через слугу велела передать записку моему свекру. Я как раз проходила через холл и сразу узнала ее. Слуга сделал, как было велено, но передал записку не свекру — тот куда-то выехал, — а моему мужу. Когда я спросила у Аарона…

— Так вы знали, что ваш муж вовсе не Сэмюел? — не дала ей договорить Аморе.

— Да, знала, — со вздохом призналась леди Форбс. — Муж рассказал мне обо всем. Его очень угнетало, что всю оставшуюся жизнь ему придется жить под чужим именем. Ему нужно было кому-то во всем признаться, с кем-то поделиться. Я очень сочувствовала ему, и его гибель стала для меня ударом, который еще предстоит пережить. Он был порядочным человеком, которого не ожесточили ни удары судьбы, ни безумный тиран-отец.

— Ваш супруг рассказал вам, что было в той записке? — продолжала спрашивать Аморе.

— Да, рассказал. Как выяснилось, дочери этой повитухи каким-то образом удалось узнать, что я потеряла собственного ребенка и что ее мать предложила мне чужого. Она требовала денег за молчание. Не очень много, но Аарон был этим весьма обеспокоен, потому что чувствовал, что рано или поздно она разболтает об этом. И против желания отдал записку отцу. Вечером Айзек Форбс уехал из дому, один и верхом. Я сама видела в окно, как он садился на лошадь. А позже узнала об этих убийствах. Сначала я не поняла, что убита та самая девушка, но Аарон мне все объяснил. Никто не нашел в себе мужества открыто заговорить об этом с моим свекром — так он нас запугал. Ведь ему ничего не стоило обойтись подобным образом и с нами. Какое облегчение, что все позади!

— Вы готовы заявить об этом под присягой мировому судье, мадам? — напрямик спросила Аморе.

— Да, миледи, готова. Как это ни тяжело, но я не хочу, чтобы за преступления моего свекра расплачивался невиновный!

Аморе страстно захотелось обнять эту тихую, незаметную женщину. Ее заявления судье было вполне достаточно, чтобы с Алена сняли все подозрения. И тогда, оправившись после болезни, он сможет начать новую жизнь, не опасаясь преследований со стороны властей.

Когда карета остановилась у дома судьи Трелони, Аморе первой поспешила в гостиную, чтобы порадовать присутствующих доброй новостью.

Глава 45

В один из ненастных понедельников октября того же года, в день Симеона Богоприимца, карета сэра Орландо остановилась у дома леди Сен-Клер. Судья велел лакею доложить о его прибытии доктору Фоконе. Лакей провел сэра Орландо в гостиную.

Иеремия как раз беседовал с Аморе. Завидев в дверях королевского судью, он поднялся. Вид у сэра Орландо Трелони был подавленный.

— Милорд, вы только что с судебного заседания? — осведомился иезуит, жестом предлагая гостю сесть.

— Да, и все было просто ужасно! — сокрушался Трелони, усевшись в услужливо подвинутое кресло. — Чернь потеряла разум. Тело повешенного буквально разорвали на куски, едва палач вытащил его из петли.

Вмешалась Аморе:

— Речь идет о том казненном французе? О Робере Юбере, часовщике?

— Да-да, миледи, именно о нем. Сегодня на рассвете его повесили, — подтвердил сэр Орландо. — Для меня непостижимо, отчего он признался в якобы совершенном им поджоге дома пекаря Томаса Фэйринера. В его показаниях столько противоречий, что ему никто не поверил.

— Но суд тем не менее признал его виновным, милорд, — вставила Аморе.

— Это меня и поражает больше всего. Председательствовал сэр Джон Килинг. Юбер сознался и тем самым принял на себя роль козла отпущения. И конечно же, пекарь не стал упускать возможности именно француза выдать за виновного, с тем чтобы самому оказаться чистеньким. Но я не верю, что часовщик совершил поджог. Последнему глупцу было ясно, что он не в себе. Кроме того, он убогий, калека, который и ноги-то переставляет с трудом.