Трехпалубный пароход был окутан туманом, тусклый кружок фонаря повис в ночном пространстве, будто серебряный диск луны, туман, смешиваясь с клубами из дымовых труб, рисовал причудливые узоры, то сгущаясь, тогда фонарь светил едва-едва, то рассеиваясь, — можно было разглядеть очертания надстроек, убегающих вверх трапов, планшир. Я добрался до правого борта и решил держаться вдоль него, чтобы не споткнуться о какой-нибудь свернутый канат или бочку. У планшира всегда было свободней, только б не навернуться за борт — бездна тянула особым магнетизмом. Внизу плескалась черная, как нефть, вода, порой отсвет от корабельного светила бросал на легкую рябь серебристые блики.
Я залюбовался игрой света и тьмы и двигался вперед, больше смотря на воду, чем под ноги. Вдали раздался звук шагов — навстречу мне шел еще один ночной прохожий, верно, как и я, страдающий тревожной бессонницей и, как и я, решивший совершить променад на свежем морском воздухе.
Только когда тот поравнялся со мной, проронив знакомым скрипом: «Прошу прощения», я очнулся от любования и поднял голову — Иноземцев прошагал мимо, не узнав меня.
Я вздохнул с облегчением, большего всего на свете я не хотел слышать его ужасающий голос, это змеиное шипение, надрывное дыхание.
Обойдя палубу кругом, я вернулся к дверям каюты, так никого больше не встретив. Не было смысла искать камбуз, Зои там уже не было. Автомобили погружены в трюмную часть корабля, но входа туда я не нашел. Главное, пароход цел — уже не все так плохо.
Со вдохом я открыл дверь и, прежде чем вошел, ощутил неприятное чувство дежавю — у стола стояла Элен Бюлов в мужском дорожном костюме, с закутанной шарфом шеей и собранными под твидовую кепку волосами. Каюту освещал зажженный газовый фонарь на столбе.
— Вы не удивлены? — спросила она, выждав паузу.
Я ответил не сразу, мысленно взвешивая, не будет ли откровенной бестактностью признаться, что сюрприза не получилось. Я не верил в смерть мадам Бюлов и часто перебирал в уме возможные способы вновь инсценировать смерть, которые великая инспираторша могла использовать на этот раз.
— Н-нет, — протянул я, — не совсем.
— Вы не так просты, как хотите казаться, Герши, — с горечью усмехнулась она.
— Я старался не делиться ни с кем своими предположениями, — поспешил я заверить. — По крайней мере, вслух.
— Вы часто говорили сами с собой.
— О, доктор Иноземцев отучил меня от этой напасти.
Она коротко улыбнулась и, жестом испросив разрешения присесть, отодвинула стул. Смахнув чуть от себя черные пряди, разбросанные Зои по столу, она тяжело опустила локти на стол и вздохнула:
— Она все время ворчит, что похожа на тифозную, но до сих пор не отучилась резать волосы как попало.
— Юность! — проронил я и сел рядом.
— О, это не юность, это я — дурная мать. А без Ванечки я еще более дурная мать…
— Не вините себя. В этом нет никакой пользы…
Тут дверь распахнулась, Элен вскочила, я остался сидеть. На пороге стоял доктор.
И прежде чем я успел отодвинуть свой стул и подняться, дабы поприветствовать его, как оказался в коконе медицинской ленты. Элен не растеряла своего мастерства, стянув мои руки за спиной, а туловище приторочила так крепко к стулу, что стало трудно дышать.
— Прости, Герши, прости, родной… — прошептала она, наклеивая на всю нижнюю мою часть лица несколько слоев липкой ленты. Закончив, она обратила взгляд доктору. — Все. Ты доволен? Получай своего пленника обратно.
Иноземцев молчал некоторое время, склонив голову набок. Потом сделал два осторожных шага в сторону.
— Будьте любезны, приглушите фонарь.
Элен послушно выполнила просьбу.
— Месье Герши, — вкрадчиво зашипел доктор. — Когда вы бежали, я не стал препятствовать вашему побегу, полагая, что состояние вашего здоровья улучшалось, — вы поправлялись на глазах. Но, как оказалось, я напрасно отпустил вас так рано. Вы рисковали жизнью несмышленого дитя, преследуя какие-то свои немыслимые здоровому человеку цели. Вы чуть не погубили Зои, потворствуя ее прихотям.
Потом он повернулся к Элен.
— Я говорил, что пари это не доведет до добра.
Мадам Бюлов обняла себя руками и повела подбородком, выказывая не то равнодушие, не то неприязнь.
— Месье, — вновь обратился Иноземцев ко мне, — вы не оставляете мне выбора. Я обещал вам, что если решусь на трепанацию, то только получив ваше на то согласие. Но вы… вы повели себя… вы предали мои надежды, мои чаяния, что заболевания, подобные вашему, можно решать без хирургического вмешательства. Вы пробыли у меня месяц и десять дней! Но все напрасно!
Элен Бюлов продолжала безучастно глядеть в сторону и молчать. В ту минуту мне казалось, что я обречен.
— Мы отчалили только сегодня, море спокойное, в нашем распоряжении три дня. Я проведу операцию прямо сейчас. Все необходимое у меня имеется с собой. Эта каюта послужит нам операционной и палатой одновременно.
— Сейчас? — вскричала Элен, поймав мой жалобный взгляд.
— Да, другого спокойного места до самого Парижа мне не найти.
— Но позвольте ему закончить гонку!
— Это исключено и не обсуждается. Сейчас или никогда. — И двинулся к двери.