Тайна святого Грааля: От Ренн-ле-Шато до Марии Магдалины

Итак, ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что в основу многочисленных сказаний о Граале положены языческие, без сомнения кельтские, источники. Анализ таких текстов, как «Перлесво» или рассказ о Передуре, прекрасно показывает, насколько далек был первоначальный образ Грааля от общепринятого представления, сложившегося под влиянием Римской церкви. Вызвано это было тем, что произведения, языческие корни которых были очевидны, не могли свободно функционировать в эпоху усиления догматов христианства. Как только ортодоксальная христианская доктрина встречала на своем пути более древнее верование или языческий ритуал, она пыталась их уничтожить. Если верование не исчезало, Церковь «перерабатывала» его, стараясь придать ему смысл, соответствующий официальной догме. Это полностью затемняло или искажало первоначальное значение ритуалов.

Яркий тому пример — «переоценка», переосмысление мифологических героев: персонажи греческих, римских, германских или кельтских преданий становились в христианской традиции либо «святыми», либо «дьяволами» — в зависимости от своего характера или образа жизни. Сам дьявол приобрел черты древнего доисторического божества (знаменитого Цернунноса, бога с оленьими рогами), а его изображение в виде рогатого и волосатого чудища с ногами-копытами закрепилось не только в различных видах искусства, но и в коллективных представлениях общества. Однако до того как Цернуннос стал подобием дьявола, его превратили в «святого» Корнелия, высочайшего покровителя церковного прихода Карнака, являвшегося защитником рогатого скота. Контаминация этого героя с реальным историческим лицом — римским папой Корнелием — лишь усложнила первоначальный образ.

Можно привести и другие примеры подобного переосмысления. Имя древнего кельтского божества Эдейрна (по-видимому, произошедшее от того же корня, что и латинское «ternus», «вечный»), занимавшегося военным ремеслом и охотой, было использовано составителями романов о рыцарях Круглого стола: так назван один из спутников короля Артура. Впоследствии Эдейрн стал «святым», в то время как его брат Гвинн («белый») был превращен в привратника Ада, заботящегося о том, чтобы из преисподней не мог вырваться ни один осужденный. Странная судьба у родных братьев… Кельтская богиня Бригита, чьим римским эквивалентом была Минерва, обрела вторую жизнь в образе «святой Бригиты», аббатисы из Килдара (что, впрочем, не доказывает действительного существования этой раннехристианской святой…). «Языческое происхождение» не помешало святой Бригите стать второй покровительницей Ирландии. Первое место занял святой Патрик, не менее сомнительный персонаж: вероятно, это собирательный образ многочисленных миссионеров, проповедовавших слово Божье в Ирландии V века. Вполне возможно, что Дану (Дана, или валлийская Дон), богиня Начал и прародительница знаменитых племен, носящих ее имя («племена богини Дану»), нашла свое отражение в христианизированном образе «святой» Анны, матери Девы Марии, имени которой не упоминает ни один канонический текст.

В подобных условиях не стоит удивляться тому, что языческое наследие — Грааль и его поиск как инициация, позволявшая герою достичь совершенства, — впоследствии было использовано в качестве модели христианской аскезы. Однако порой благие намерения отходили на второй план: так, если взглянуть на рассказ о Перлесво под определенным углом зрения, то можно заметить, что он насквозь пропитан идеями крестового похода. Средневековое общество не отвергало столь воинственной концепции, предложенной монахами клюнийского ордена: «очищение мира от скверны», пропагандируемое «Перлесво», уничтожение зла, непременно исходящего от дьявола, — не преступление, а благое дело. Впоследствии подобное оправдание своим действиям будет использовать и «святая» инквизиция.

Приблизительно в 1200 году идеалы Римской церкви несколько меняются. Вслед за временем крестовых походов, необходимых не столько для того, чтобы укрепить веру, сколько для того, чтобы направить социальную агрессию в нужное русло, наступил период размышлений и созерцания. Милосердие, человеколюбие оттеснило в сторону понятия о правосудии и справедливости; яркий тому пример — деятельность святого Франциска Ассизского. Великолепные готические соборы окрыляли верующего, усиливая в нем любовь к Всевышнему и стремление выполнить любое его пожелание, что приводило к некоему «духовному дирижизму» в обществе.