Тайна святых

Два заветных памятника оставил Юстиниан: чудо чудес — Храм св. Софии и — кодекс законов. С точки зрения духа Христианского — роскошный Храм св. Софии продолжает традицию достижений языческих: недаром он причислен к одному из семи чудес света (являет славу мира сего). В сущности, великолепие храма св. Софии символизирует материализацию церкви, которая, благодаря Юстиниану, получила великое значение для церкви. Древняя церковь ценила простоту. Кодекс Законов — венец достижений языческого мира — и опять как бы символ поражения христианства, где должна действовать благодать, а не закон.

Вот положительные плоды Юстиниановой деятельности. Теперь будем говорить о явно отрицательных.

При вступлении на престол Юстиниана духовное состояние Церкви было таково, что сила истины возвышалась над христианским сознанием всей церкви. Выражаясь усвоенным нами языком: святые еще главенствовали в церкви. Однако антихристов дух созрел настолько, что готовился очень приблизиться к престольному месту. Характерное для такого положения вещей событие произошло еще за двести лет до Юстиниана. Мы цитировали поистине мученическое слово св. Григория Богослова к жителям (к церкви) константинопольским с просьбой отпустить его в пустыню (в деревню), ибо жить и дышать в столице ему стало нестерпимо: митрополиту навязывают придворный этикет. в изображении св. Григория этот этикет представлен как чистое издевательство над служителем Христа. и когда св. Григорий ушел, на его место был избран Нектарий, человек светский, умевший ладить с придворным миром. Такова была участь епископа в империи. Но все же не нектарии, втеснявшиеся (выражение св. Василия Великого) ради выгод на Начальственные места церкви, до Юстиниана давали тон Христианскому обществу. Императоры, а за ними и все имевшие вес в государстве, тогда еще благоговели перед духовными и святыми, чтимыми в народе, т. е. в церкви. И потому не только не дерзали равняться с ними, а признавали себя гораздо ниже. Как, например, можно указать на Феодосия I (в четвертом веке), который смиренно исполнил епитимию, наложенную на него епископом Амвросием за избиение в Фессалониках.

Юстиниан уничтожил это преимущество святых, объявив императорский престол священным местом. Таким образом, навязывалось мнение, что всякий, кто угодно, занявший престол в христианском государстве, получает будто бы право “милостью Божией” властвовать в государстве и церкви. Как Божий избранник — помазанник, — он становится безответственным и его нельзя учить.

Правда, Юстиниан так Не говорил, не мог говорить. Тогда еще жило апостольское предание и под помазанием разумелось не помазание веществом елея, а руководство Духа Святого (“помазание, которое вы получили от Святого, учит вас всему” (первое послание Иоан. 2, 20-7)*. Тогда знали, что само слово Христианин значит помазанник. Только когда стало забываться истинное понятие слова помазанник — императоры, коронуясь и будучи миропомазуемы (для укрепления духовных сил), стали провозглашать себя какими-то отличными от всех помазанниками Божьими.

* См. об этом у первого историка церкви Евсевия.

Итак, это впоследствии, Юстиниан же, словесно отделываясь велеречивыми суждениями (выше мы приводили примеры), фактически захватывал власть в церкви для себя и для своих преемников. Вот что говорит Болотов: “Тогда каждый епископ обязан был прислушиваться к голосам придворных партий, иначе его могла смять железная рука такого государя, как Юстиниан”. и еще: “принцип Юстиниана удержался и, развиваясь, пришел к заключению: “всякий христианский император есть вместе с тем и священник” (к этому следовало бы добавить: священник-властелин, — противоречие прямым словам Спасителя, обращенным к апостолам: “цари господствуют над народами, а вы не так” Лук. 22, 25, 6).

“В конце концов идея императорского блюстительства в делах веры и церкви так глубоко укоренилась в сознании византийцев, что стало обычным воззрение: императорская власть может все делать в церковном управлении” (пр. доц. Заозерский, о церковной власти). И еще сильнее выражает эту мысль один историк: “со времени Юстиниана зарождается теория об императоре, как равном апостолам (равноапостольный), получающем благодать прямо от Бога и стоящем над государством и над церковью” (“Юстиниан”, энцикл. сл. Брокг. и Эфр.).