Тайна святых

** До какой непомерной кичливости доходила идеология папы Григория VII, можно видеть из следующих двух (из многих подобных) начертанных им параграфов папского достоинства (как бы высокого порядка): “светский государь получает свой свет от папы, как луна от солнца”; (низкого порядка): “если папа садится на лошадь в присутствии императора, то последний должен держать ему стремя”.

Состояние тогдашнего имп. Генриха IV было очень тяжким. Не говоря уже о том, что императору с детских лет было внушено, что его звание имеет мистический ореол помазанничества Божия, что его власть Божия — Бог на небе, а царь на земле (отец Генриха IV- Генрих III на основании таких прав свел с престола и посадил на престол нескольких пап), не говоря обо всем этом, но и в обычном государственном смысле, он был поставлен в очень затруднительное положение: в ту пору даже ничтожные владетели областей старались стать самостоятельными государями — значит раздробить страну; епископы же по самому своему положению церковных людей были наиболее послушными императору. Передать назначение этих правителей в чужие руки, хотя бы и папы, не всегда имеющего возможность понять положение страны в данный момент, конечно, представлялось актом государственно немудрым.

Генрих IV, поддержанный многими епископами, отказывался исполнить папское приказание. Быть может, дело так бы к осталось нерешенным, если бы решительный Григорий VII не изобрел нового сильно действующего средства борьбы. Он отлучил от церкви императора и верных ему епископов. До сих пор от церкви отлучали только еретиков — людей по-тогдашнему позорных и ненавистных всем за искажение Христовой истины. Уподобить еретикам императора и епископов за то, что они не принимали (вернее, не понимали по существу) того, что требовал от них папа, было делом неожиданным и неслыханным. Все были как бы ошеломлены.

Но расчет оказался верным. В те времена нельзя было изобрести более верного средства для уничтожения сопротивления церковной власти. Взглянем как бы изнутри на тогдашнее религиозное сознание. Люди все были очень благочестивы, однако благочестие это можно назвать более храмовым, чем истинно христианским. Слово Христа Самарянке: “истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине” тогда почти никем не разумелось. Исполняя всякое служение в храме, верующие считали священным делом мстить врагу, то есть нарушали самую основу Христова завета*. Без любви жить могли, но без исполнения церковных обрядов не были в состоянии, это разрушало весь уклад жизни. Испуганный император с небольшой свитой отправился в Италию, желая испросить прощения у папы. Как же принял его Григорий VII? Он находился в это время в Каноссе — в замке его верной сторонницы, марк-графини Матильды. Три дня папа заставил короля дожидаться решения перед стенами замка: в холодную пору, босой, с непокрытой головой, в одежде кающегося должен был стоять здесь тот, кого с детства церковь уверяла, что он помазанник Божий.

* Например, человек, посвящаемый в рыцари, всю ночь накануне проводил в молитве. Давая же рыцарский обет, клялся мстить за каждое оскорбление.

Такой прием кающегося был, конечно, противоположен заповеданному Евангелием: “и когда шедший к отцу, чтобы покаяться, сын был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и побежав, пал ему на шею и целовал его” (Лук. 15. 20).

Мы не побоимся назвать вещь ее именем: здесь было злое презрение к апостольскому преданию, притом человеком, называвшим себя преемником апостолов. Ибо подвергнуть просящего о снисхождении столь тяжким переживаниям значило совершенно нарушить меру его сил, иначе сказать — отдать на растерзание бесовским полчищам, для которых, конечно, нет приятнее добычи, как изнеможение обремененного церковной властью более, чем сверх сил, человека.

В Каноссу! — стало нарицательным именем, как бы вызовом Богу любви. Именно отсюда тянутся злейшие нити в истории церкви: издевательство над кающимся человеком, впоследствии превращенное в систему нравственно-физических пыток инквизиции.

* * *

Третьей борьбой преобразователей с несовершенствами церковного строя была борьба с женатыми священниками, вернее, уничтожение семейств церковнослужителей. Вопрос был поставлен чрезвычайно прямолинейно, не о том, что: отныне следует посвящать в церковнослужители только неженатых, иначе, монахов, а гораздо проще: для введения царства Божия на земле папой, единству власти его препятствуют женатые священники, ибо они плохо повинуются, развлекаемые семейными заботами. И, кроме того, церковное имущество расходуется на их семейства. Так как единство власти должно быть достигнуто немедленно, то немедленно следует всех священников развести с их женами. Ходячим выражением того времени было изречение, приписываемое Григорию VII: “не может церковь освободиться от рабства мирянам, доколе духовные лица не будут освобождены от жен”.