Тайна святых

То же произошло и теперь. Папа Иннокентий III тотчас призвал к себе св. Франциска и дал ему разрешение на все, что он просил, утвердил его “нелепый” устав. Таким образом, антихристов дух, действовавший через этого папу, был бессилен помешать разрешению. Однако, как только было исполнено Божие желание и папа стал снова свободен, иной дух опять овладел Иннокентием III и постарался как говорится, всунуть палки в колеса отъезжавшему победителю св. Франциску*. Три вещи пожелал папа прибавить к своему разрешению. Что же это были за вещи? На первый взгляд совершенно неопасные для святого собора: (I) цезура (полумонашеское пострижение братьев; (2) условие, чтобы число братьев умножалось беспрепятственно; (3) братство должно было избрать себе папского наместника, который был должен поклясться папе в послушании. Но именно эти нововведения послужили закваской претворения святого собора Франциска в орден, совершенно послушный католической иерархической власти, подпавшей духу немилосердие. Можно считать символическим, что устав получил девиз: “Во имя Бога и папы”.

* Один очень серьезный исследователь жизней св. Франциска и папы Иннокентия III сетует, что не осталось никаких известий о дальнейших сношениях папы и св. Франциска, неизвестно даже, виделись ли они еще. Конечно, таких известий и не могло оставаться, ибо, конечно, они никогда больше не виделись: как можно видеться со своим антиподом.

Наместником стал епископ Ассизи кардинал Гуголино. Он благоговел перед святостью св. Франциска, говорят, даже целовал ему руку. Однако, судя по дальнейшему, Гуголино принадлежал к типу тех христианских начальников, которые очень любят молиться Христу и святым, умиляются их святости, восторгаются их чудесами, но в своей душе отводят им место, как иконе в углу. По своим же действиям и устремлениям остаются всецело во власти государственного порядка, т. е. духа материалистического. Лучшего наместника к святому нельзя было и придумать римской власти.

И вот начинается тайная и мучительнейшая для св. Франциска борьба с его святым делом видимых друзей братства, на самом же деле его смертельных врагов, — в сущности, следовало бы сказать — врагов Христа.

Кардинал Гуголино вполне искренне умилялся святости св. Франциска, но в то же время считал его, также вполне искренне, наивным и несведущим в “деловых” вопросах церкви и братства. Святое дитя Божие! Это типичнейший взгляд иерархического священства второго тысячелетия Христианства на тех, кто в церкви являются провозвестниками судов Божиих, чистыми сосудами Духа Святого (т. е. несут служение пророческое, учительское и апостольское); но иерархи самих себя считают преемниками апостолов, пророков и учителей, полагая, что благодать на это служение принадлежит им по должности (как бы в казенном порядке).

Кардинал Гуголино, сочувствуя св. Франциску в его неумении, в великой для него трудности — так Гуголино верил — управлять общиной, всячески старался ему помочь. К чему эти старания клонились, легко себе представить, если точно установить, кому служил св. Франциск и кому и чему служил кар. Гуголино. Св. Франциск служил Христу, получая на все свои действия, и личные и для общины, указания от Духа Святого. Кардинал Гуголино служил богам римской иерархии, которых она тогда чтила: папской всемирной власти; твердой, основанной на жестокости, дисциплине, церковной организации и сосредоточию всех богатств в руках римской курии.

Что чрезвычайно должно было огорчать кардинала Гуголино, это отсутствие настоящего устава. Вместо устава (хотя это и называлось уставом) какие-то расплывчатые, трогательные увещания, даже мольбы (например, как повторил св. Франциск в завещании: я, маленький брат, ваш Франциск целую ноги ваши, молю и заклинаю вас всех, во всем мире живущих людей… принять с любовью и смирением Господа нашего Иисуса Христа). Пригодно ли для устава не знающее меры добросердечие, всем прощение даже и в случае тяжких прегрешении: “иди и не греши” — и только. Невозможно примириться с полным отсутствием в уставе наказаний (для твердой власти это нож острый в сердце). Как тяжко, нестерпимо называть уставом полное отсутствие точных правил, параграфов поведения.

На эту борьбу за настоящий устав, конечно, поощряла кардинала Гуголино — цезура, полумонашеское пострижение всех членов общины в Риме — первая палка в колеса св. Франциску.

Если монашество, — значит, нужен серьезный устав, мыслил Гуголино.