Тайна Темир-Тепе

Бережко спешил ему навстречу с какой-то странной улыбкой. Васюткин издали махнул ему рукой и зачем-то начал копаться во всех своих карманах. Валентин заподозрил недоброе. Глаза его мучительно искали Нину. И первые его слова были:

— Где Нина?

Бережко все с той же странной улыбкой обнял его.

— Да постой ты, дай хоть поздравить с офицерским званием-то…

И почему-то слишком торопливо заговорил Васюткин:

— Кончил? Ну, вместе поедем фашистов бить!

— Где Нина? Почему не отвечаете?

— Валька, ты, ей-богу, не нервничай, все будет нормально… Нина в госпитале.

— В госпитале? Какого же черта вы мне тут всякую ерунду мелете! Говорите же, что случилось?!

Да ты возьми себя в руки, — уже без улыбки посоветовал Бережко. — Нина ждет тебя. Сейчас все узнаешь. Едем.

В госпитале на Валентина надели халат, и он в сопровождении сестры прошел в палату, где лежала Нина. По лицам многих медработников Валентин понял, что дела его подруги очень плохи, и его охватило отчаяние. Строгость белых стен и халатов, блеск никелированных кроватей, запах медикаментов усиливали этот приступ. Он впервые почувствовал себя слабым и несчастным.

Нина лежала на боку, лицом к стене. Пряди светлых волос разметались по белизне подушки. Валентин

нагнулся к ней и взглянул в ее лицо. На нем лежало выражение детской покорности, в уголках глаз блестели слезы. Она, кажется, плохо видела.

— Это ты, Валя?

— Нина! — вскрикнул он. — Ниночка… Что же с тобой сделали?!

— Ничего… Мне не больно… Валя, Вася ни в чем не виноват. Он скоро придет. Он очень хороший инструктор…

Валентин понял, что Нина бредит, и ему стало страшно. Он почувствовал себя таким беспомощным, что чуть не расплакался. Дрожащей рукой гладил ее волосы, целовал ее в глаза… Потом его увели. Словно сквозь сон он видел врачей и медицинских сестер в белых халатах. Лица у всех строгие, торжественные. В садике перед госпиталем его познакомили с черной нерусской девушкой, и Бережко что-то объяснял: Нина, Джамиле, Дремов… Еще он говорил о Клавочке Лагутиной, которая тоже почему-то лежала в госпитале; мелькнула фамилия Янковских. Но смысла слов Валентин не улавливал. Все было как во сне. Он не знает, сколько времени пробыл в садике перед госпиталем. Запомнилось только, что когда его снова позвали, солнце было красным, тревожным.

К нему вышел весь белый старик хирург. Он взглянул на Валентина темными ввалившимися глазами из-под нависших седых бровей и, молча пропустив его вперед, проводил до палаты. Палата была розовой от закатных лучей. Ветер качал за окном ветви с пожелтевшей листвой, и на стены падали зловещие тени. Нина лежала в палате одна. Валентин упал на колени у ее изголовья, и она посмотрела ему в глаза.

— Вот видишь. Валя, — сказала она глухим голосом, — как все получилось… К чему я теперь? Ты лучше не думай обо мне…

— Нина, Ниночка, — горячо заговорил он. — Ты поправишься! Ты снова будешь летать! А я… я все время буду думать о тебе. Слышишь, Нина?!

Но она уже не слышала. Сознание ее помутилось, взор потускнел, веки медленно опустились…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

1

После отъезда Валентина к командиру с просьбой об отпуске пришел Санька Шумов. Ему очень хотелось поехать вместе с Валентином, но он боялся, что двоих командир не отпустит. В нем было очень сильно чувство товарищества, и он в любую минуту готов был поступиться личным интересом в пользу друга. «Пусть сначала Валяш отпросится, — думал он, — а уж потом я… Если меня не отпустят, беда невелика, а у него невеста».

На этот раз его опасения оказались напрасными. Командир, выслушав его, спросил:

— Что же вместе с Высоковым не приходил? Вам ведь по пути. Вдвоем было бы веселее.

— Сказать откровенно, товарищ майор, я боялся, вдруг двоих сразу не отпустите…

— Ишь ты! Мне говорили, у вас там очень хорошая девушка?

— Так точно, — подтвердил Санька. — Очень хорошая.

— И говорят, такая рассудительная, что вы не смогли убедить ее в серьезности своих чувств?

Санька сбычился и ничего не сказал.

— Ну, ну, не сердитесь, — утешил его командир. — Желаю вам счастливой встречи.

Вернувшись к себе, Санька вынул из чемодана парадную шерстяную гимнастерку и задумался: какие прицепить погоны, парчовые или фронтовые? Парчовые, конечно, красивее, зато фронтовые… Уж одно слово — фронтовые! Подумав, Санька вздохнул и с явным сожалением спрятал парчовые в чемодан. Зое, конечно, больше понравятся фронтовые.

Санька уже окончательно собрался уходить, как дневальный объявил:

— Выпускники, срочно к командиру!

В первый момент Санька хотел побыстрее удрать из казармы. Ведь, в сущности, он уже отпущен. Не размышляй он тут над погонами, и был бы уже на вокзале и не слышал бы этой команды. Полтора года назад он, разумеется, поспешил бы в таких обстоятельствах покинуть казарму, но сейчас он смотрел на вещи уже по-другому. Преодолев искушение, он отправился в штаб эскадрильи вместе со всеми выпускниками.

— Прошу садиться, товарищи офицеры, — пригласил их командир.

У многих зарделись щеки: они еще не освоились с офицерским званием.